Картинные девушки. Музы и художники: от Веласкеса до Анатолия Зверева - Анна Александровна Матвеева

сложится трагически. Крамской об этом не узнает, в год его смерти Софье-младшей сравнялось лишь 18 лет. «Дочка моя, известная Вам ветреница, начинает подавать мне серьёзные надежды, что уже есть некоторый живописный талант», – с гордостью писал о ней Крамской одному из своих корреспондентов. Соня-младшая сопровождала Ивана Николаевича в его последнем путешествии во Францию – в сказочную Ментону, куда русские туберкулёзники на протяжении десятилетий приезжали лечиться (а точнее, умирать), так появился трогательный автопортрет «Крамской пишет портрет своей дочери» (1884, Третьяковская галерея). Себя художник изобразил со спины, с кистью в руке, а Соню на портрете – так, что она смотрит прямо на зрителя. Умное, не слишком красивое, но выразительное лицо, явное сходство с отцом… Крамской много раз писал Софью – ещё ребёнком, с матерью, в полный рост, с кошкой, но такого удивительного двойного, как тот, французский, портрета прежде не было; он полон нежности и надежды на то, что у Софьи в искусстве всё сложится счастливо, лучше, чем у него самого! Он как бы передаёт ей символическую кисть в той работе – и вправду, Софья добилась большого успеха как художник-график, миниатюристка, иллюстратор. Успев поучиться в Париже, где за ней приглядывал скульптор Марк Антокольский, она вернулась в Россию и, возможно, сказала бы своё слово в живописи ещё громче, если бы не революция и пришедшие за ней новые порядки. Ей, писавшей портреты знати и даже членов императорской семьи, сложно было избежать катка репрессий. Софья работала при новой власти реставратором, и поскольку была человеком верующим, настоящей праведницей, то помогала выжить в новых условиях «чуждым элементам», тем, кто не успел уехать из России. Была арестована в 1930 году за контрреволюционную пропаганду и внедрение в соцучреждения неблагонадёжных граждан. Юнкер-Крамскую (Софья была к тому времени замужем) приговорили к трёхлетней ссылке в Сибирь, затем последовали инсульт и паралич. Когда Софью всё-таки помиловали и разрешили вернуться в Ленинград, здоровье её было уже совершенно разрушено – и в 1933-м году любимой дочери Крамского не стало. Конечно, она не успела сделать и половину от того, что могла и желала бы. Но одна из её работ точно останется в истории искусства – портрет Ивана Николаевича Крамского, сделанный в профиль в 1887 году.

Разглядывая и детские, и девические портреты, написанные Крамским с Софьи, поражаешься тому, как печальны везде её глаза. Отцу хотелось защитить свою девочку от невзгод, но увы. Взросление Сони было омрачено разрывом с Сергеем Боткиным – наследником известного врача; случилось это ещё при жизни Крамского, и роковую роль здесь сыграла дочь Павла Михайловича Третьякова, Александра. Соня и Саша дружили с детства, но когда речь идёт о любви, здесь, как известно, каждый за себя. Сергей женился на Александре, а Софья Крамская потеряла сразу и жениха, и подругу. В 1901 году, она выйдет замуж за адвоката Георгия Юнкера – его не станет в 1916-м. Вся жизнь Софьи Ивановны будет омрачена потерями, и Крамской это как будто предчувствовал. Но стал бы он рисовать своё любимое дитя в образе роскошной петербургской красавицы? Навряд ли. Версия о том, что для «Неизвестной» позировала Софья, также не выдерживает критики. Прежде всего, здесь вновь не совпадает возраст, но уже «в другую сторону». Соне в 1883 году 16 лет, «неизвестной» – как минимум за 20. Умудрённый опытом взгляд, манера держать себя, туалет, антураж – всё это не подходит Сонечке Крамской, а внешнее сходство и вовсе отсутствует.

Здесь надо сказать о том, что в природе существует две «Неизвестных» – и сравнивать их между собой весьма любопытно. К портрету из Третьяковки следует добавить этюд, сделанный Крамским и пребывающий в частной коллекции доктора Душана Фридриха, в Праге. Датирован он всё тем же 1883 годом. Тот же слегка высокомерный взгляд, приподнятый подбородок, похожий наряд, но… это совсем другая женщина! И сидит она в одноместной коляске, верх которой поднят так, что достаёт ей до шеи. И в сравнении с «Неизвестной» выглядит как шарж, сделанный на красавицу. Выставь Крамской этот вариант картины, она ни за что не удостоилась бы неофициального звания «Русской Джоконды», как называют порой «Неизвестную».

Так что это и не Софья.

Она

Чем старше становился Крамской, тем лихорадочнее работал. Владимир Порудоминский приводит следующие данные: в 1878 году художник исполнил 14 портретов, в 1879-м – 19, в 1880-м – 11, в 1881-м – 12, что не отменяло активной общественной деятельности, полновесного участия в семейных делах, обширной, временами философской, временами практически деловой переписки. На 11-й Передвижной выставке 1883 года Крамской выставил вместе с «Неизвестной» ещё несколько работ, в том числе – пропавший при невыясненных обстоятельствах портрет госпожи Вогау. Им восхищались все, кто его видел, но не сохранилось ни фотографии, ни толкового описания.

«Неизвестную» публика приняла холоднее.

В разгар работы над этими полотнами Крамской решается попросить денежной помощи у знакомых богачей – у Третьякова и у издателя Суворина, чей портрет, исполненный Крамским, наделал в художественной среде немало шума. Критик Стасов в статье «Двадцать пять лет русского искусства» упомянул его как портрет «ещё одного литератора (1881), столько же поразительный по необычной жизненности, как и по великолепному выражению тысячи мелких, отталкивающих и отрицательных сторон этой натуры. Такие портреты навсегда, как гвоздь, прибивают человека к стене»…[57] Суворин пришёл в возмущение, Крамской – в смущение, тем не менее издатель принял предложение художника, кинувшего в письмах клич: «Я себя продаю: кто купит?» Он собирался написать «Иродиаду» или «Крестьянский сход», надеялся завершить и злосчастный «Хохот». Под залог ещё не сделанной картины Крамской просил 12 тысяч в год. В письме П.М. Третьякову от 15 «генваря» 1883 года сказано буквально следующее:

«Я только хочу один год художественной (подчеркнуто Третьяковым. – А.М.) жизни, чтобы не быть вынужденным бегать за хлебом, только это… Я говорю: купите меня, пока не испортился как машинка…»

Через пять дней, в другом письме продолжает:

«Я написал что-то очень много прошлый раз, но, кажется, вздор или по крайней мере много лиризма ненужного. Правда, только в одном – я устал иметь дела с публикой, по заказам. Воротиться к юности нельзя, чтобы начать сызнова, и поставить себя так, как все художники себя ставят, т. е. работают, что хотят, а публика покупает. Для меня это благополучие не осуществилось. Я сделался портретистом по необходимости. Быть может, я и в самом деле ничего больше, как портретист, но я пробовал раза 2–3 того, что называют творчеством, и вследствие того попорчен; а потому не хочу умирать, не испробовав ещё раз того же».

Третьяков Крамскому отказывает. Между прочим, несколькими годами ранее он просил у художника продать ему портрет жены,