Картинные девушки. Музы и художники: от Веласкеса до Анатолия Зверева - Анна Александровна Матвеева
Третьяков, как правило, деньги отправляет, хоть и пишет при этом: «Да я вовсе не такой богатый человек, каким могу казаться по некоторым обстоятельствам».
При этом биографы вполне уверенно утверждают, что Крамские были вовсе не бедны – просто жили, вероятно, слегка не по средствам. Для себя Ивану Николаевичу было нужно не так и много, но детей он баловал, а дети, привыкшие с малолетства к роскоши, тяжело впоследствии приспосабливаются к ее отсутствию.
И всё же в одном из поздних писем, отправленных Третьякову в 1884 году из Ментоны, Крамской пишет: «…но ведь русский художник, пока остаётся ещё на пути к цели, пока он считает, что служение искусству есть его задача, пока он не овладел всем – он ещё не испорчен и потом способен ещё написать вещь, не рассчитывая на сбыт». Здесь Крамской говорил о своей работе «Неутешное горе», но точно те же самые слова можно отнести и к «Неизвестной».
Маловероятно, что он писал эту работу, имея в виду Екатерину Долгорукову (княгиню Юрьевскую), морганатическую супругу на тот момент покойного царя Александра II, – и уж тем более княжну Туркестанову, незначительное внешнее сходство которой с «Неизвестной» вдохновило писателя Игоря Оболенского на эту гипотезу. Крамской не любил смотреть в прошлое, разве что в библейское…
Семён Экштут, автор статьи «Он был знаком с “Незнакомкой”»[55], и некоторые другие исследователи считают, что Крамскому могли заказать портрет княгини Юрьевской – многолетней любовницы императора, матери его детей, рождённых вне брака, а ныне супруги – в преддверии возможной коронации «Екатерины III». Но потом случилось 1 марта 1881 года, когда взорвалась бомба народовольцев. Александр II погиб, княгиня Юрьевская покинула Россию. А Крамской, как считается, использовал сделанные ранее этюды одинокой женщины в коляске, изменив до неузнаваемости её лицо. Правда вот, на Крамского это совершенно непохоже. Кроме того, если бы портрет был ему заказан, вряд ли будущую императрицу предполагалось увидеть в коляске на фоне пусть даже Аничкова дворца! Скорее всего, это был бы подобающий официальный портрет в интерьере – Долгорукова не была кокоткой, а Крамской – скандальным «емпрессионалистом» (так он называл в письмах новых французских художников, которым, кстати, симпатизировал) и каким-то новатором, он являл собой образец крепкого жанриста, кроме того, был крайне щепетилен, все заказы обсуждал в мельчайших деталях, и уж одно-то письмо бы об этом точно сохранилось. В архиве уцелело даже письмо Фёдору Васильеву от 10 сентября 1873 г., которое Крамской просил уничтожить. Но чтобы ни слова о заказе портрета жены первой фигуры в империи?! Строгая секретность здесь ничего не объясняет – Долгорукова жила с императором чуть ли не открыто. Ну и отсутствие всяческого внешнего сходства с княгиней добавляет сомнений – к тому же в год написания картины Долгоруковой было 36 лет. Тоже уже не майская роза…
Версия с грузинской княжной Туркестановой, фавориткой теперь уже Александра I, целиком основана на будто бы несомненном сходстве «Неизвестной» с портретом Варвары Ильиничны работы Пьетро Росси и фотографиями потомков из Грузии, для которых, как утверждается, нет никаких сомнений в том, кого именно запечатлел Крамской. Об этом вдохновенно повествует писатель Игорь Оболенский в эпизоде документального сериала «Судьбы Красоты», посвящённом судьбе Варвары Ильиничны[56]. История этой яркой женщины, фрейлины императрицы Марии Фёдоровны, действительно трагична – она покончила с собой, потеряв любовь императора, от которого родила внебрачную дочь. Но с чего бы вдруг Крамскому в 1883 году писать картину, вдохновлённую не имеющей к нему никакого отношения умершей красавицей, при его-то нелюбви к работе по чужим портретам? При его загруженности заказами, вечной нехватке денег и несбыточной мечте написать великую картину? И даже если он вдруг решился исполнить эту работу, зачем было окружать её такими тайнами – ведь все герои истории давно в могиле…
Оболенский рассказывает, что Крамской случайно увидел камею, подаренную Варваре императором, узнал всю эту историю и так очаровался, что тут же принялся писать «Неизвестную». Нанял экипаж, пригласил модель-грузинку и «подарил бессмертие» бывшей фрейлине. Но опять же непонятно, зачем изображать даму XVIII века в современном Крамскому антураже? Ему, который всегда так стремился воссоздать подлинный исторический колорит? Это же не наш век постмодерна…
К тому же если сравнить прижизненный портрет Туркестановой с «Неизвестной», быстро выяснится, что сходство это очень поверхностное – да, обе дамы черноволосы и густобровы, но разрез глаз, губы и особенно нос у них совершенно различные. Да и сходство далёкой прапраправнучки Туркестанишвили с «Неизвестной», судя по приведённому в фильме снимку, далеко от фотографического. Кстати, к вопросу об «очарованности» Крамского невероятной женской красотой – это очень спорный вопрос, мог ли он ею очароваться в принципе. Да, он писал Репину о Венере Милосской: «Всякий раз, как образ её встанет передо мной, я начинаю опять юношески верить в счастливый исход судьбы человечества», но тут же признавался, что в скульптуре этой «…только красота, и ничего больше, да ещё женская красота (подчеркнуто мной. – А.М.), а ведь у меня относительно этого кровь рыбья».
Так что это и не княгиня. И не княжна. И, уж заодно, не Матрёна Саввишна – загадочная крестьянская дочь, выданная замуж за дворянина Бестужева: легенда об этой таинственной красавице, покорившей Ивана Крамского, оказалась довольно живуча – увы, у неё, как и у других, нет никаких доказательств. Но беллетристов подобные сказки услаждают по сей день.
Не дочь
«Времени даром пропадает пропасть у всякого, а важное дело ждёт, портится, замирает», – пишет Крамской Третьякову в апреле 1878 года. Не передать, сколько у него забот, и не понять, как он тянет до сих пор эту лямку, не надорвавшись. В критической статье «Судьбы русского искусства», опубликованной в газете «Новое время», Крамской предлагает реорганизовать систему художественного образования в России. Он ведёт переписку с Менделеевым, Сувориным, Савицким, Репиным, Поленовым, Толстым, Салтыковым-Щедриным, занимается анатомией с ученицами Поленова. В 1882 году предлагает Третьякову поддержать идею художественного съезда, приуроченного к Всероссийской выставке в Москве, но не находит в Павле Михайловиче участия. Исполняет два образа для русской церкви в Копенгагене (заказы, заказы!). Портретов, разумеется, тоже никто не отменял.
Дети выросли, дочь Софья, с которой Иван Николаевич очень близок, тоже становится художницей, но судьба её
