Картинные девушки. Музы и художники: от Веласкеса до Анатолия Зверева - Анна Александровна Матвеева
Летом 1873 года Крамской с семьёй, а также с Шишкиными и Савицкими – этакой колонией художников – после долгих мытарств с поисками дачи находит подходящий дом в Козловой Засеке. Это близко от Тулы, а значит – от Ясной Поляны, меж ними каких-то пять вёрст. В письмах к умирающему в Ялте другу Фёдору Васильеву Крамской рассказывает: «…я …седею и становлюсь пейзажистом, право, так; ничего не делаю, кроме этюдов пейзажей, и если я когда жалею, что не пейзажист, так это теперь». Он пересказывает Васильеву идею новой картины, которая, впрочем, так и останется эскизом, этюдом, – «Осмотр старого барского дома». Старый дворянин приезжает в родовое имение после долгого отсутствия и застаёт руины – то ли имения, то ли всей своей жизни.
Но Крамской ни словом ни проговаривается в письмах другу о том, что собирается навестить знаменитого соседа – Льва Николаевича Толстого, который, как уже говорилось выше, как в раз тот момент увлечённо работал над романом «о неверной жене». Портрет Толстого желал бы иметь у себя Третьяков, он буквально ликует, когда Крамской сообщает ему – он уговорил Толстого, не желавшего вначале даже думать ни о каких сеансах. Но Иван Николаевич показался Толстому «интересным», он согласился благодаря тому, что личность художника, как выразилась Софья Андреевна, писатель нашёл симпатичной. Симпатии Толстого и Крамского взаимны – художник в письме к Репину называет графа удивительным человеком и отмечает: «На гения смахивает». Самая красивая фигура мужчины, какую приходилось видеть в жизни, – так он характеризует внешность Толстого, бывшего тогда в самом расцвете.
«Я же во время сидения обращаю его из петербургской в христианскую веру», – пишет Толстой в одном из писем той поры. Художник и его модель много спорят о религии, и Крамской рассказывает, что едва ли не сразу по окончании «Христа в пустыне» задумал ещё более мощную картину-продолжение: «Радуйся, царь Иудейский». Или попросту – «Хохот». Это будет многофигурное полотно с сюжетом осмеяния Христа.
А пока – целый месяц продолжается работа над портретом Толстого. Софья Андреевна, увидев, как похож Лев Николаевич на себя на портрете («смотреть страшно даже»), просит сделать Крамского ещё один, для детей – и тот соглашается. Повторов Иван Николаевич предпочитал не делать, всякий раз писал новый портрет (и в этом тоже был некий вызов, и уж во всяком случае, муза каждый раз вздрагивала от того, как расходуются силы и время). Любопытно, что с натуры Крамской делал только голову, а остальное писал по памяти. Литературовед и историк культуры Владимир Порудоминский пишет, что «знаменитую блузу, которую умела сшить одна старуха Варвара из яснополянской деревни, набивали, как чучело, когда Крамской брался за фигуру».
Художник рассказал Толстому, что помнит все лица, какие когда-либо видел, и Лев Николаевич это в свою очередь запомнил. Художник Михайлов в «Анне Карениной», по выражению Репина, был «страх как похож на Крамского». Он так же схватывал и проглатывал впечатления, чтобы вынуть их, когда понадобятся. Он размышлял о религиозных сюжетах, показывая свою главную картину, где фигурирует Христос. И даже говорил, что не хочет больше после неё писать портретов (а речь шла, если кто забыл, о том, чтобы заказать Михайлову портрет Анны – и он этот портрет, весьма удачный, сделает).
«– А что же, правда, что этот Михайлов в такой бедности? – спросил Вронский, думая, что ему, как русскому меценату, несмотря на то, хороша ли или дурна его картина, надо бы помочь художнику.
– Едва ли. Он портретист замечательный. Вы видели его портрет Васильчиковой? Но он, кажется, не хочет больше писать портретов, и потому может быть, что и точно он в нужде…»
Портрет княгини Екатерины Алексеевны Васильчиковой (1867, Пермская художественная галерея) произвёл в своё время настоящий фурор, Крамской получил за него звание академика.
Готовые портреты с Толстого понравились всем – и графу, и его семье, и Третьякову, и самому Крамскому. Но и Толстой немало вынес из этого знакомства и даже из утомительных сеансов позирования. Помимо прочего, он изменил свое отношение к художникам и к живописи – немало ярких портретов будет сделано позднее другими живописцами, прежде всего, Репиным.
А нашу «Неизвестную», написанную спустя десять лет после знакомства Крамского с Толстым, вдруг станут считать Анной Карениной – дескать, не существовало в природе этой таинственной красавицы, это лишь иллюстрация к роману графа. Роману, который, напомним, вышел в журнале в 1875–1877 годах, а книгой – в 1878-м. Почему вдруг Крамскому взбрело бы в голову делать иллюстрацию (единственную!) к уже не новому роману и прятать всем известное имя Анны Карениной за скромным «Неизвестная»? Тем более что к Толстому он сохранил интерес и уважение на протяжении всей жизни – и уж, наверное, не упустил бы возможности отметить это ещё раз в своём творчестве.
Так что это и не Анна.
Не княжна
Неизвестная одета со вкусом и по последней моде – на ней тонкие кожаные перчатки, золотые браслеты, пальто фасона «Скобелев», отделанное соболиным мехом. Изысканная шляпка украшена белоснежным страусиным пером. Могла ли красавица принадлежать к высшим слоям общества? Из нашего века не разглядеть, хоть некоторые и пытаются. Говорят, впрочем, что аристократки так не выряжались – чтобы всё лучшее сразу, а следовательно, на портрете всё-таки «кокотка в коляске». «Исчадие больших городов» – так определил «Неизвестную» художественный критик Павел Михайлович Ковалевский. И добавил, что считает эту работу портретом «действительного обличительного свойства».
Если судить по откликам современников, то они воспринимали «Неизвестную» едва ли не как физиологический этюд – или даже социальную сатиру. Тем удивительнее, что в наше время всерьёз обсуждаются версии, будто бы здесь запечатлена весьма высокопоставленная особа.
К популярной легенде о том, что Крамской представил в образе незнакомки на тот момент любовницу Александра II – Екатерину Долгорукову, – сравнительно недавно добавилась «грузинская версия»: будто бы здесь запечатлена фрейлина Екатерины II Варвара Туркестанова (Туркестанишвили), скончавшаяся задолго до того, как Иван Николаевич увидел свет.
И та, и другая версии выглядят, мягко говоря, спорными – хотя Крамской нередко бывал при дворе, но навряд ли ему доверяли до такой степени, чтобы заказать портрет с любовницы. Да, он часто писал великих князей, и наследника, и самого императора
