Картинные девушки. Музы и художники: от Веласкеса до Анатолия Зверева - Анна Александровна Матвеева
Несколько странный, с сегодняшней точки зрения, ответ на радостное известие объясняется тревогой и чувством ответственности за растущую семью. Справится ли? Рассчитывать на фамильный капитал и добрых благодетелей Крамскому не приходилось, он один был в ответе за своё семейство – с этого-то и началась, пожалуй, его главная трагедия.
9 ноября 1863 года четырнадцать выпускников Академии художеств во главе с И.Н. Крамским подали просьбу в Академию о выдаче им дипломов на звание классных художников и освобождении от участия в конкурсе. «Протестанты» выступали против надуманных тем, которые назначали в Академии, – в том году это был «Пир в Валгалле». Страшно далёк тот пир от народа, от живой жизни, которую хотели писать Крамской и его сподвижники-бунтари – Журавлёв, Корзухин, Литовченко и другие.
Тот день протеста стал для Крамского едва ли не самым значимым в жизни – «Это единственный день, о котором я вспоминаю с чистою и искреннею радостью». Пусть даже спустя годы взгляды художника слегка изменятся, ту чистую радость у него уже никто не отберёт.
Протестанты, объявив войну Академии, решили создать собственную художественную ассоциацию – и по сути первую в истории русской живописи артель художников. Крамской – в центре событий: «Я с тех пор, как себя помню, всегда старался найти тех, быть может, немногих, с которыми всякое дело, нам общее, будет легче и прочнее сделано. Когда цели видны, когда инстинкт развился до сознания, нельзя желать остаться одному, это, как религия, требует адептов, сотрудников».
Софья Николаевна и в этом становится помощницей мужу – он даже оставляет на неё дела артели и бытовые вопросы, уезжая по делам в Москву. Соня не подведёт, она всё понимает, она всегда рядом. Крамской между делами артели, заработками – а это всё чаще портреты, вкус к которым российская публика почувствовала быстро, – пишет жену. Софья Николаевна изображена на полотнах «За чтением. Портрет Софьи Николаевны Крамской» (1863, Третьяковская галерея), «Семья художника» (1866, Третьяковская галерея) и так далее. В 1879 году появляется полный драматизма портрет уже немолодой Софьи Николаевны – он также хранится в Третьяковской галерее. Внимательный взгляд печальных глаз, спрятанные руки, которые модель не хочет демонстрировать, точно как женщины с советских фотоснимков, скрывающие отсутствие маникюра. Но здесь-то не в маникюре дело, просто Софья Николаевна отлично знает, что положение рук может выдать уж слишком многое. Приоткрытый рот, едва не выпорхнувшее слово, кудрявый завиток на лбу – кажется, что в этой женщине нет и следа прежней Софьи, той, что запечатлена на пленительном портрете 1863 года. То был самый расцвет их любви, и юная Софья смотрела не в глаза зрителю, а в сторону, как бы опасаясь прямого зрительного контакта, избегая его. Сравните этот портрет с «Неизвестной» – и удивитесь, узнав сходство черт лица при полном различии их выражений. Что совпадает? Брови, нос, рисунок губ, пожалуй, овал лица. Та и другая – брюнетки. Лоб «Неизвестной» наполовину прикрыт модной шляпкой фасона «Франциск», но он, конечно, высокий – такой же, как у Софьи Николаевны. На этом сходство заканчивается. «Неизвестная» не сводит глаз со зрителя, и зритель чувствует себя при этом некой помехой на пути. Она едет куда-то «одна в двухместной коляске», что очень беспокоило современников, так как считалось неприличным. Морозный день, вероятно февраль, ранние сумерки… Позади «Неизвестной» – Аничков дворец. Куда она едет? В театр, на свидание, в гости?.. Мог ли Крамской изобразить здесь Софью в молодости, нарядив её по последней моде («Неизвестная» выглядит как картинка из журнала, это тоже с некоторым осуждением отмечали современники) и усадив в коляску? Такое было совсем не в его духе.
В том же 1883 году Крамской пишет ещё один портрет молодой женщины «на пленэре» – племянница художника, Людмила Фёдоровна Крамская (в замужестве Агапитова) запечатлена полулёжа на траве в жаркий летний день. Об этом солнечном портрете («Женщина под зонтиком (В полдень)», Государственный художественный музей, Нижний Новгород) Крамской сообщает в одном из писем – «этюд молодой дамы, красавицы, изображённой во время прогулки: вещь небольшая, но, кажется, удачная». Модель напоминает «Неизвестную» сильнее, чем Софья Николаевна в юности, но сходство тоже ограниченное. Брови, рисунок рта, тёмные вьющиеся волосы – вот, пожалуй, и всё. Совсем иной овал и цвет лица, нос, выражение, взгляд. Не говоря уже о позе и костюме – невозможно вообразить «Неизвестную» под зонтом среди одуванчиков. Так что это, скорее всего, не Людмила. И не Софья.
Не Анна
Одарённый портретист, Крамской быстро стал популярным среди петербургской знати, заполучить портрет его кисти считалось удачей. Техника, в которой он работал, кажется простой – имитация фотографии, белила, итальянский карандаш, – но на самом деле к каждому портрету художник искал особый подход. Одни писались будто бы сами по себе, другие же никак не давались, были точно заколдованными – здесь можно назвать портрет поэта Кольцова, так и не исполненный, пусть и оплаченный Третьяковым, и портрет Тургенева, писать который Крамской отказался («Что за странность с этим лицом? И отчего оно не даётся?»). Но таких было меньше, ведь в целом Крамской прекрасно умел обуздывать своё вдохновение, направлять творческий порыв в нужное русло, в общем, его муза довольно скоро превратилась в рабочую лошадку – пусть сам художник не всегда мог в этом сознаться.
Вообще, Крамской охотно делился теоретическими выкладками с коллегами – и на «четвергах», которые устраивались у него дома для всех желающих: адрес флигеля во дворе дома на 8-й линии знали все петербургские художники, – и в письмах, и в устных беседах, и в статьях. Не зря соратники по артели называли Крамского «докой». Его интересовало решительно всё, что происходит в искусстве – как в русском, так и в западном. Он восхищался Александром Ивановым и называл его «великим и последним потомком Рафаэля». По просьбам Третьякова он оценивал едва ли не все новые работы, появлявшиеся
