Моя Америка - Шерман Адамс
До получения назначения я был переведен в другую казарму в ожидании вестей из Пентагона. В этой перевалочной казарме было много белых родом из южных штатов. И я оказался единственным черным во всей группе. Белый солдат из этой группы сказал в моем присутствии, что никогда не отдаст своих детей в школу, куда ходят ниггеры. Как только я услышал слово «ниггер», я тут же бросился на него с кулаками. Его друзья повалили меня на пол и стали избивать. Я все же умудрился вырваться, схватил стальной прут и выгнал их на снег. Если бы я поймал кого-нибудь из них, то, наверное, сел бы потом в тюрьму.
После случившегося я собрал свои вещи и, прежде чем приступить к службе в Шайенне, у подножия Скалистых гор, куда я получил назначение, отправился в положенный мне десятидневный отпуск.
В поезде, отошедшем от нью-йоркского вокзала «Пенсильвания», царила такая же сегрегация, как в йоханнесбургском экспрессе. Все черные солдаты, матросы и летчики молча ели в отведенной для них части вагона-ресторана.
Мама очень обрадовалась моему приезду в Атланту.
— Боже мой, боже мой! — повторяла она, прижимая меня к своей груди, как когда-то, когда я был маленьким.
Папа Саттон выглядел почти так же, как и раньше. Только астма давала чаще о себе знать. Им очень понравилась моя новая форма. Я тоже ею гордился. Тем не менее пришлось ходить по городу пешком, чтобы не оказаться сегрегированным в автобусах.
Время шло быстро, и скоро у меня осталось всего три дня до отъезда в Шайенн. Я был в гостях у своей приятельницы Мэри, далеко от Атланты, и не мог вызвать такси для цветных — под рукой не было телефона. В поисках телефона мы с Мэри добрались до сельского магазина, обслуживавшего только белых. Мне было мучительно больно видеть, как моя спутница, двадцатитрехлетняя девушка, низко кланялась и унижалась перед «мадам».
Женщина, которой принадлежал магазин, заметив, что не знает меня, строго спросила у Мэри, кто я такой.
— Я из Хартфорда в Коннектикуте, — ответил я, избегая называть ее «мадам». Она смотрела на меня так, будто я дал ей пощечину.
Потом мы стояли на автобусной остановке. В то время как белые сидели в удобных креслах под крышей, я, Мэри и еще один чернокожий сержант вынуждены были мокнуть под дождем.
Повернувшись к сержанту, который гордо выпячивал медали, полученные в Корее, я сказал:
— Какое свинство! Мы защищаем мир, боремся за демократию, а они обращаются с нами как с собаками.
— Мы находимся в маленьком южном городишке, — ответил он извиняющимся тоном. — Ведь такие порядки не по всей стране.
Чернокожий сержант стыдился за свой родной город, но не за классовый строй, за который воевал в далекой Корее.
Когда подошел автобус, мы машинально посторонились и пропустили вперед сухих белых. Всю дорогу в Атланту нам пришлось стоять. Я ехал и думал, что через пару дней буду в Вайоминге, на большой плоской равнине, где нет табличек «только для белых» и «только для цветных», нет ни расизма, ни сегрегации.
Шайенн
В середине февраля 1954 года около полуночи я сошел в Шайенне с желто-красного поезда «Юнион Пасифик», который шел из Чикаго в Сан-Франциско. Прежде чем я успел пройти в зал ожидания, ко мне подошел негр в голубой форме ВВС и обратился с предложением:
— У меня есть белые девицы, черные девицы, мексиканские девицы и вообще девицы на любой вкус. Есть также кокаин. Скажи, что ты хочешь!
Я не стал с ним разговаривать, а сел в автобус, который шел к военно-воздушной базе Фрэнсиса Е. Уоррена, расположенной недалеко от города. Она напоминала базу «Сэмпсон» тем, что там обучался только наземный персонал и не было самолетов.
База находилась на высоте 3000 метров над уровнем моря, на краю Скалистых гор, где вдоль долины Миссисипи протянулись огромные прерии. Ветер здесь дул постоянно, часто гнал дождь и снег. Старые ковбои утверждали, что ветры дуют одновременно со всех четырех сторон, чему нетрудно было поверить. Местная радиостанция начинала передачи словами: «Добро пожаловать в Вайоминг — место ветров!» Из-за разреженности горного воздуха у меня часто из носа текла кровь.
Дни были очень темными и холодными, температура опускалась до 25-30 градусов мороза. А наши старые бараки напоминали деревянные развалины из телевизионного сериала. Однажды утром мы нашли совершенно замерзшего парня из эскадрильи 3661. Он не успел дойти 15 метров до своего барака, когда началась снежная буря.
Я попал в эскадрилью 3663. Ею командовал молодой белый офицер из Вест-Пойнта. Старшим после него был унтер-офицер по имени Бэкер, огромный тип с большим животом, родом из Джорджии. Он был еще более дерзким и жестоким, чем Макчесни.
С самого начала я понял, что мы с ним каши не сварим. Бэкер посылал меня на самые тяжелые работы на базе. Я набирал уголь, который лежал в кучах, и топил им печь, отапливавшую барак. После этого я должен был выгребать золу и чистить печь. Я становился черным от угля, и мне стоило больших трудов отмыться.
Иногда, после того как я всю ночь топил печь, Бэкер ранним утром будил меня и посылал на «травяные работы». Они заключались в том, что мы должны были выходить в поле и собирать «траву» — особого рода кусты, которые повсюду росли в прерии. Продолжительность
работ зависела от настроения Бэкера.
Когда я услышал, что должен состояться боксерский турнир в Денвере, то, чтобы избавиться от тяжелой работы, решил выступить в нем, хотя и не имел необходимой подготовки. Всю ночь перед турниром я топил печь, а утром собирал «траву». Затем вместе с другими членами боксерской команды отправился на автобусе в Денвер.
Мой соперник был в отличной форме и поэтому победил меня по очкам в трех раундах. Я
