Стать Теодором. От ребенка войны до профессора-визионера - Теодор Шанин
И другой рассказ: к экзаменам окончания средней школы Матура, о которых расскажу далее, меня готовил студент Политехники Лодзи, и от него я услышал, что происходило у них. Там готовилась антиправительственная забастовка. За неделю до нее в Политехнический институт приехал один из руководителей коммунистов города и, собрав всех, сказал: «Мы знаем, что вы собираетесь бастовать. Это, конечно, ваше дело — если хочется, бастуйте и демонстрируйте. Но предлагаю вам подумать вот о чем. Если будет забастовка или демонстрация, мы выгоним вас всех из университета, которого вы, таким образом, никогда не закончите. Если надо — закроем Политехнику на год-два. Тогда некоторые из вас „пойдут в лес“, к партизанам, а там мы вас перестреляем». Ни демонстрации, ни забастовки не произошло.
Коммунисты этого периода были, несомненно, в меньшинстве, но в то же время достаточно эффективны, чтобы справиться со своими противниками, и добивались этого не только арестами и расстрелами. Они владели искусством уговаривать, льстить, угрожать и манипулировать. Также, и это было очень важным, это все не делалось за них советской армией — они действовали в основном собственными силами и даже не всегда спрашивали Москву, что и как делать.
Матура: аттестат зрелости
Как и следовало ожидать от преданного, можно сказать завзятого, члена сионистского движения, мне очень хотелось поскорее попасть в Палестину. Отец в то время находился во Франции, а мы с мамой — в Польше. Я предложил ей выехать немедленно во Францию, чтобы оттуда продолжить путь в Палестину. Но моя мама была против этого. Она была не готова ехать, пока я не получу Матуру. Я объяснил ей досконально, что у евреев гиперпродукция интеллигенции — ее слишком много, и она не очень нужна в таких количествах. Поэтому надо просто ехать в Палестину. На что получил жесткий ответ: «Не собираюсь двигаться с места, пока ты не получишь Матуру: в любой другой стране тебе придется оканчивать школу на новом языке, а это значит, что, быть может, ты этого никогда и не сделаешь. Сам ты не сможешь переходить границу без взрослого сопровождающего». Я заспорил: «Остались всего шесть недель до экзамена, а у меня двойки по физике и математике в школе, в которой специализация — физмат». Я признал, что, быть может, слишком много времени уделил Движению, но теперь поздно это исправлять и догонять программу. Но мама была спокойно непреклонна: «Если так, мы подождем — годы, если понадобится».
Этим заявлением она не ограничилась: тайно от меня мама пошла к руководителям нашего Движения. Как жена известного сионистского деятеля, она была немедленно и уважительно принята нашим генеральным секретарем, товарищем Кундой. Далее он вызвал меня и передал приказ руководства сдать экзамены Матуры — и сдать удачно. До этого мне запретили входить на территорию наших молодежных клубов. Его объяснен ие звучало логично: я руководил самой молодой группой Движения (возраст — от 9 до 12 лет), в которой старательно равнялись на меня. Как он сказал: «Всем известно, что, когда Теодор является в клуб с незавязанными шнурками на своих ботинках, на следующий день половина группы приходят с незавязанными шнурками. Если не сдашь экзамены, родители просто запретят ребятам ходить на наши собрания». Я для порядка поспорил с ним, но понимал, что он прав. (Я не знал, конечно, что моя мама побывала у него.) Надо было сдать чертовы экзамены из‑за дисциплины Движения. Я сел работать и работал день и ночь при помощи студента Политехнического университета, нанятого мамой. Через шесть недель сдал на тройки все «опасные» предварительные экзамены. Это давало мне право продолжить двигаться к экзаменам на Матуру.
Произошло несколько забавных ситуаций, над которыми мы посмеялись с приятелями, когда закончился этот кризис. Польская образовательная система при специализации «физмат» была построена так, что мы были обязаны сдать вначале два письменных экзамена: родную речь, то есть польский язык, и математику. Те, кто сдал письменные экзамены, допускались далее, к устным, которые мы сдавали, шагая от столика к столику: физика, химия и Польша в современном мире.
Письменный экзамен по математике я сдал на «хорошо», к явному удивлению моего учителя — он ждал худшего. По «родному языку» я получил выбор меж двух эссе: «Великое братство славянских народов» и «Зигмунд Красинский как крупнейший поэт польского романтизма». Первый вариант отпал, так как здесь просто ожидалась льстивая ложь по отношению к правительству. Вопрос, связанный с Красинским, был для меня особо непростым, потому что, будучи интересным поэтом, он был ярым антисемитом и это резко выразилось в его поэзии. Его отец, поляк, был генералом русской армии, враждебной польским мечтам о независимости, которые вылились в польское восстание 1830 года. Я построил сочинение как атаку на политические взгляды Красинского, объясняя его антисемитизм тем, что трудно ожидать другого от сына предателя дела независимости Польши, ищущего самооправдания. Все это было написано на хорошем польском языке — школа в Самарканде и два года в Польше отполировали мое владение им.
Я был в процессе переписывания своей работы начисто, что требовалось инструкциями по Матуре, когда ко мне подсел куратор — высший чин образования в области. Он объезжал школы, где проводились экзамены, и заходил в классы, в которых работали ученики. Он подсел ко мне и начал читать мой текст, и я увидел, как задрожали в улыбке его губы: Красинский не был и его фаворитом, а написанное мною было едко и смешно. Далее он мне сказал, что «работа написана хорошо, но ты должен бы сбалансировать критику Красинского, включив что-то позитивное про него». Я поблагодарил за совет и, когда он отошел, сдал работу, не изменив ни слова. Получил четверку вместо ожидаемой пятерки — я был отличником по польской литературе. Но удовольствие «сорвать маску с чертова антисемита» стоило заниженной оценки.
В том году нам объявили, что, кроме экзаменов, которые сдавались всегда, мы должны также сдать новый экзамен по теме «Польша и современный мир». Этот экзамен должен был приниматься не только учителем, но также «представителем общественности», то есть назначенцем правительственной коалиции с правом отказывать экзаменуемому в Матуре. В университетах и школах уже шла борьба между подпольными организациями оппозиции и правительственными кругами. Последние пробовали отсеять некоммунистов и несоциалистов, так называемых «врагов народа», и уменьшить их будущее количество в университетах. Правительство было коалиционным, но фактическую власть контролировали коммунисты.
Сдав удачно свои письменные экзамены, я через несколько дней шел вдоль столов устных экзаменаторов: математика, физика, химия. Все проходило хорошо. В
