Светлана Аллилуева – Пастернаку. «Я перешагнула мой Рубикон» - Рафаэль Абрамович Гругман
Сталин понял: увлекающегося алкоголем сына самовольство и пьяное ухарство могут довести его до беды и, пока не случилось непоправимое, Васю надо попридержать. Генерал Власик, ответственный за личную безопасность сына Сталина, способствовал переводу его в тыл, лётчиком-инспектором при главном штабе ВВС.
…В здание школы, которую до войны посещала Светлана, попала бомба. Начинать занятия в ней нельзя было. Бомбардировки усилились. В связи с угрозой сдачи Москвы правительственные учреждения эвакуировали в Куйбышев. Туда и перевезли семью Сталина с многочисленной прислугой: поварами, подавальщицами и охраной. В Куйбышеве организовали школу для детей советской элиты. Но в тихом, далёком от войны Куйбышеве, Светлана не находила себе места, она нервничала и рвалась в Москву, откуда многие старались вырваться. Девятнадцатого сентября она написала отцу:
Милый мой папочка, дорогая моя радость, здравствуй, как ты живёшь, дорогая моя секретаришка? Я тут устроилась хорошо. Ах, папуля, как хочется хотя бы на один день в Москву! Папа, что же немцы опять лезут и лезут? Когда им, наконец, дадут как следует по шее? Нельзя же, в конце концов, сдавать им все промышленные города… Дорогой папочка, как же я хочу тебя видеть. Жду твоего разрешения на вылет в Москву хотя бы на два дня.
Письма дочери оставались безответными. Ему было не до неё: фронт приближался к Москве. Она пыталась переговорить с ним по телефону, но когда их соединяли, Сталин нервно говорил, что ему некогда, и сердился, когда дочь продолжала задавать детские вопросы, отвлекая его от дел. Но не она одна спрашивала, вся страна недоумевала: что же это происходит? Ведь как искренне пели, ни на йоту не сомневаясь в правдивости слов: «Если завтра война – всколыхнётся страна / От Кронштадта до Владивостока. / Всколыхнётся страна, велика и сильна, / И врага разобьём мы жестоко». Ведь так верило её поколение, что «Гремя огнём, сверкая блеском стали, / Пойдут машины в яростный поход, / Когда нас в бой пошлёт товарищ Сталин / И первый маршал в бой нас поведёт!»
А немецкие войска безостановочно продвигались к столице, и ни товарищ Сталин, ни первый маршал не могли их остановить.
Тринадцатого октября пала Калуга; 15 октября Государственный Комитет Обороны принял решение об эвакуации Москвы; 16 октября началась эвакуация военных академий, наркоматов и иностранных посольств. Специальные подразделения приступили к минированию заводов. В тот же день немецкие мотоциклисты были замечены на окраине Химок, всего в восьми километрах от окраин Москвы. Город охватила паника. Восемнадцатого октября пали Можайск и Малоярославец. ГКО ввёл в Москве и в прилегающих к столице районах осадное положение.
И всё-таки, несмотря на осадное положение, на котором находилась Москва, Светлана добилась отцовского разрешения на краткосрочный приезд. В Куйбышеве она чувствовала себя одинокой, скучала и хотела немного побыть возле отца, ощутить ту любовь, которой он щедро делился с ней ещё несколько лет назад.
В Москву она приехала 28 октября, в день жестокой бомбардировки столицы, когда фашистские бомбы попали в Большой театр, в университет на Моховой и в здание ЦК на Старой площади. Кабинет отца располагался в бомбоубежище. Когда она туда спустилась, он её не заметил. Повсюду висели карты. Сталину докладывали обстановку на фронтах (немецкие войска прорывались к Туле), и он давал указания, а когда наконец обратил внимание на дочь, тихо сидевшую в углу, механически задал вопрос, не придавая ему никакого значения:
– Ну, как ты там, подружилась с кем-нибудь из куйбышевцев?
– Нет, – ответила Светлана. – Там организовали специальную школу из эвакуированных детей, их много очень.
– Как? Специальную школу? – взорвался Сталин. – Ах вы! – он поперхнулся, подавив слова, обычно вырывающиеся у него в приступе ярости. – Ах вы, каста проклятая! Ишь, правительство, москвичи приехали, школу им отдельную подавай! Власик – подлец, это его всё рук дело!
Он был в гневе, но неотложные дела, более важные, отвлекли его, и он забыл о Куйбышеве, о проклятой касте и о дочери…
…Через месяц, в конце ноября, она вновь прилетела повидаться с отцом, но вновь ему было не до неё: гитлеровцам в районе Яхромы удалось выйти к каналу Москва – Волга и занять Красную Поляну, находящуюся всего в 27 километрах от столицы.
Удар правдой
В январе 1942-го она в третий раз прилетела в Москву на один-два дня повидать отца, но ему вновь было не до разговоров с дочерью. Хоть и началось контрнаступление советских войск и освобождены первые города: Нарофоминск, Малоярославец, Калуга – положение всё равно оставалось тревожным.
А она в первую военную зиму чувствовала себя страшно одинокой и никому не нужной – такого с ней никогда не было раньше. Ей хотелось внимания и тепла, исчезнувшего с войной. Сказывался переходный возраст – шестнадцать лет, – когда подростки в поисках любви критически осмысливают себя, выискивая собственные недостатки, и нередко у них возникает ложное чувство, что они никому не нужны и никто их не любит.
В первую военную зиму Светлану потряс новый удар: читая английский журнал, она вычитала, что взрослые ей солгали – её мама не умерла от аппендицита, а застрелилась, и косвенным виновником трагедии был отец, которого она боготворила.
Она расспрашивала бабушку, мамину сестру, няню, копалась в детских воспоминаниях, размышляла о сложном характере отца и начинала понимать, что ей самой бывает сложно общаться с ним: приходится каждый раз приноравливаться – вспомнились конфликты из-за одежды, невозможность самостоятельно заводить друзей, исчезновение
