Светлана Аллилуева – Пастернаку. «Я перешагнула мой Рубикон» - Рафаэль Абрамович Гругман
Но и в Сочи не наступило спокойствие. В Светиной голове – она не была уже ребёнком, которому можно наплести что угодно и отвлечь сладостями, – царила неразбериха, война развивалась совсем не так, как виделось в довоенных кинофильмах, внушалось в школе и обещалось отцом: «Врага будем бить на его территории». Пока почему-то бои шли на нашей. И хотя по сообщениям Совинформбюро нельзя было сделать вывод о положении дел и разобрать, где ныне проходит линия фронта: сообщалось лишь о колоссальных немецких потерях (теперь мы знаем, многократно преувеличенных), направление боев указывало: отступаем и отступаем. Об этом сообщали беженцы из западных регионов страны. Поток их увеличивался, и по районам, откуда они прибыли, можно было понять масштабы германского продвижения: 27 июня пал Минск, 1 июля – Рига, 9 июля – Псков, находящийся всего лишь в 280 километрах от Ленинграда; 17 июля фашисты овладели Витебском, 20 июля – Смоленском. Враг стремительно приближался к обеим столицам: к Ленинграду и Москве.
Светлана ещё не знала, что через год война докатится до безопасного пока Северного Кавказа и курортный Сочи, в котором она привыкла отдыхать вместе с отцом, подвергнется налётам вражеской авиации.
В Сочи Свету настигла страшная весть, которую она вынуждена была ото всех скрыть. Юля, длительное время не получавшая писем от мужа, попросила её позвонить отцу – она надеялась, что хоть дочери он что-нибудь скажет о Яше. Краткий разговор состоялся в конце августа. Юля стояла рядом и, не сводя глаз со Светиного лица, напряжённо вслушивалась в разговор. Взвешивая каждое слово, обдумывая, говорить или не говорить, Сталин сообщил дочери: «Яша попал в плен». И тут же предупредил её: «Не говори ничего его жене пока что…»
По Светиному лицу Юля догадалась, что что-то стряслось. Едва закончился разговор, она бросилась к ней с расспросами, но девочка не решилась сказать правду и повторила слова отца, которым Юля вряд ли поверила (женскую интуицию обмануть сложно): «Он ничего сам не знает».
Света оказалась в сложной ситуации. Даже взрослому человеку не хочется никому сообщать страшную весть, а тут она получила прямое указание отца, которого боготворила. Отец оставался единственной её опорой.
Яша попал в плен 16 июля. Сталин узнал об этом через четыре дня, 20 июля, из сообщений немецкого радио. Пропагандистская листовка, сброшенная гитлеровцами с самолёта и утверждавшая, что сын Сталина сдался в плен добровольно, стала для него ударом.
Он, никому не доверявший, поверил геббельсовской пропаганде. А вдруг, задумался он, сын решил ему отомстить за строгое воспитание, лупцевание ремнем и за самострел из-за брака с 16-летней Зоей Гуниной (традиционно Джугашвили любят шестнадцатилетних, вспомним матушку Сталина Екатерину Геладзе, венчавшуюся шестнадцатилетней, и жену Надежду Аллилуеву). Ему в голову закралась дикая мысль: а не причастна ли Юля к пленению сына, не надоумила ли она его сдаться в плен? Доказана вина или не доказана – для него не имело значения. Если возникло подозрение, подозреваемого следует арестовать – этой логикой он руководствовался в том числе и по отношении к жёнам друзей и соратников (сидели уже в тюрьме супруги Калинина, Поскрёбышева и Будённого). Теперь он применил её к жене старшего сына. Но, чтобы Юля ничего не заподозрила и не скрылась, он попросил дочь пока ничего ей не говорить.
Приближалось 1 сентября. Свете надо было идти в девятый класс, и вскоре после этого разговора семья Сталина вернулась в столицу. В Москве Юлию Мельцер арестовали. Сталин не пожалел Галю, свою первую внучку (дома её называли Гулей), которой исполнилось три с половиной года, и лишил её матери. Пятнадцатилетней дочери он объяснил: «Яшина дочка пусть останется пока у тебя… А жена его, по-видимому, нечестный человек, надо будет в этом разобраться…»
Света, хоть и не поверила в Юлину вину, не стала выражать отцу несогласие: мудрый папа, думала она, когда всё прояснится, обязательно её освободит. Идёт кровопролитная война, и Верховного Главнокомандующего не следует огорчать мелочами.
Она переживала пленение старшего брата, которого очень любила. С Васей у неё не было дружеских отношений. Он был дерзок и груб, из-за этого Яша конфликтовал с ним и кидался врукопашную, когда брат начинал материться в присутствии младшей сестры. Но осенью 1941-го (во всяком случае, внешне) это был другой Вася, лётчик-инспектор при главном штабе ВВС. Сложно сказать, как и кого инспектировал 20-летний капитан, лишь перед войной с множеством нареканий окончивший авиационное училище и не имевший ни боевого опыта, ни достаточного налёта часов. Отец, с одной стороны, был к нему строг, с другой – осыпал наградами и высокими должностями, втайне надеясь, что со временем сын образумится. Василий пользовался этим сполна. Безнаказанность атрофировала у него сдерживающие центры, и он мог прилюдно дать пощёчину старшему по званию офицеру. Другого за это отдали бы под трибунал, но только не сына Сталина.
Света переживала, что Гуля осиротела (сама ведь росла без мамы), и, понимая её состояние, Сталин распорядился, чтобы Вася показал ей пропагандистскую листовку с Яшиными фотографиями, одну из тех, которые осенью 1941-го фашисты сбрасывали над Москвой, призывая бойцов Красной армии к сдаче в плен.
Света сразу узнала Яшу. Он был в гимнастёрке, но без ремня и петлиц. Решение отца показать ей листовку было тонким психологическим ходом. Когда она убедилась, что Яша находится в фашистском плену, Вася, недолюбливавший его жену, ещё раз объяснил сестре причину её ареста. Отец подозревал её в исчезновении фотографии, на которой Яша снят был в военной куртке и которую немцы использовали в листовках, сообщающих о переходе на их сторону сына Сталина.
К сентябрю перед возвращением семьи Сталина в Москву в Кремле завершили строительство бомбоубежища. Несколько раз во время авианалётов Светлана спускалась вместе с отцом в бомбоубежище. Вначале ей было страшно, затем привыкла.
8 сентября гитлеровцы заняли Шлиссельбург, замкнув кольцо окружения вокруг Ленинграда – это стало психологическим ударом для всех, надеявшихся на скорый переход в наступление, на сибирские дивизии, которые вот-вот подойдут на помощь…
Потеряв одного сына, Сталин беспокоился о судьбе второго. Тот вёл себя безрассудно. 9 сентября управление особых отделов Наркомата внутренних дел СССР получило совершенно секретное агентурное донесение:
«8 сентября 1941 года т. Василий
