не в том, «что такие ощущения не распознаются в их индивидуальности» (другими словами, люди распознают различия в произношении); скорее, дело в том, что звуки «классифицируются в соответствии с их сходством» (другими словами, люди относят различные воспринимаемые звуки к одной категории). Сопоставимым визуальным примером могли бы служить слова, обозначающие цвета. Английское слово green может использоваться для обозначения множества оттенков. Но в некоторых языках нет слова, обозначающего зеленый. В таких случаях люди могут классифицировать то, что мы назвали бы зеленым, либо как желтый, либо как синий. Это не пример дальтонизма – люди могут воспринимать различия в цвете, но они классифицируют похожие цвета иначе, чем носители английского языка. Боас применил эти принципы к своим исследованиям языков эскимосов. Когда исследователи сообщили о различных вариантах написания одного и того же слова, в прошлом они интерпретировали эти данные несколькими способами – они могли указывать на местные различия в произношении слова или на разные диалекты. Боас склонялся к альтернативному объяснению: разница заключается не в том, как эскимосы произносят это слово, а, скорее, в том, как англоговорящие ученые воспринимают произношение этого слова. Дело не в том, что носители английского языка физически неспособны воспринимать рассматриваемый звук; скорее фонетическая система английского языка не может вместить воспринимаемый звук. Боас внес весомый вклад в методы описательной лингвистики. Его важнейший вывод заключается в том, что предвзятость наблюдателя необязательно должна быть личной, она может быть культурной. Другими словами, категории восприятия западных исследователей могут систематически приводить к тому, что западный человек неправильно воспринимает или не может полностью воспринять значимый элемент в другой культуре и в языке. Боас продемонстрировал, что то, что казалось свидетельством культурной эволюции, на самом деле было следствием ненаучных методов и отражением предубеждений жителей Запада об их собственном культурном превосходстве. Этот пункт обеспечивает методологическую основу для культурного релятивизма Боаса: элементы культуры имеют значение в терминах этой культуры, даже если они могут быть бессмысленными (или приобретать радикально иное значение) в другой культуре. Боас полагал, что «самой важной целью нашей науки надо считать открытие общих законов социального развития», равно как и «открытие законов, управляющих деятельностью человеческого ума», а также «реконструкция истории человеческой культуры и цивилизации». Однако он сознавал, что эти законы должны коренным образом отличаться от законов естественных наук. Боас одним из первых обратил внимание на то, что явления, внешне схожие между собой в языке и культуре, часто имеют совершенно различное происхождение и разные функции. Также не всякое сходство говорит об о заимствовании того или иного явления одним народом у другого. Однако не всегда пригодно и объяснение сходства одинаковостью человеческой психики или сходностью географической или социальной среды, поскольку часто одни и те же процессы приводят в истории к прямо противоположным результатам. Боас требовал большой осторожности в интерпретации культурных явлений и социальных форм в тех случаях, когда разные народы, отдаленные друг от друга значительным расстоянием, обнаруживают сходные явления культуры и параллельные социальные формы или когда возникает вопрос, какая из сопоставляемых форм древнее. Здесь может быть как диффузия, так и параллельное развитие, причем часто невозможно строго доказать, с диффузией или с эволюцией в сходных условиях мы имеем дело. Боас считал, что «каждая культурная группа имеет свою уникальную историю, зависящую отчасти от своеобразного внутреннего развития социальной группы, а отчасти от посторонних влияний, которым она подвергается». «Исторический метод», применение которого отстаивал Боас, должен был быть направлен на «изучение динамических изменений» в отдельных обществах. А чтобы реконструировать историю всего человечества, надо прежде реконструировать историю каждого народа и его языка. При этом Боас считал, основываясь на своих наблюдениях над индейскими племенами, что «основные черты ума у всех людей одинаковы». Боас является автором книг «Мифы и легенды индейцев северного тихоокеанского побережья Америки» (Indian Myths & Legends from the North Pacific Coast of America) (1895), «Руководство по языкам американских индейцев» (Handbook of American Indian languages) (1911–1922), «Ум первобытного человека» (The mind of primitive man, 1911), «Раса, язык и культура» (Race, language and culture) (1940) и др.
Тадеуш Стефан (Фаддей Францевич) Зелинский
(1859–1944)
Польский и российский антиковед, филолог-классик, переводчик, культуролог, общественный деятель Тадеуш Стефан (Фаддей Францевич) Зелинский родился 14 сентября 1859 года в селе Скрипчинцы Шендеровской волости Каневского уезда Киевской губернии в дворянской семье. Его отец Франц (Франтишек) Зелинский окончил юридический факультет Киевского университета, служил домашним учителем в имении Стефана Грудзинского в Скрипчинцах под Уманью и женился на дочери Грудзинского Людвике (Луизе). С 1863 года семья жила в Петербурге. В 1876 году Тадеуш окончил с отличием (в последнем классе был помощником преподавателя) немецкую гимназию при евангелической церкви Св. Анны (Анненшуле), за успехи в учебе получил трехгодичную стипендию для обучения в Русской филологический семинарии при Лейпцигском университете. Окончив ее с отличием, Зелинский продолжил обучение в Лейпцигском университете, где в 1880 году получил степень доктора философии за диссертацию «Последний год Второй Пунической войны» (Die Letzten Jahre des zweiten punischer Krieges). В 1880–1882 годах он работал в библиотеках Мюнхена и Вены и посетил Италию и Грецию. В 1883 году Зелинский защитил магистерскую диссертацию «О синтагмах в древней греческой комедии» в Петербургском университете и стал приват-доцентом на историко-филологическом факультете. В 1887 году он защитил диссертацию на степень доктора классической филологии в Дерптском университете, представив в качестве диссертации работу «Членение древнеаттической комедии» (Die Gliederung der altattischen Komoedie) (1885). В 1887–1904 годах Зеленский преподавал древние языки в Петербургском историко-филологическом институте. Осенью того же года он стал также экстраординарным, а в 1890 году – ординарным профессором по кафедре классической филологии Петербургского университета, которым состоял вплоть до своего отъезда из России в 1922 году. В 1906–1908 годах Зелинский был деканом факультета филологии. Он был одним из самых популярных профессоров факультета. По воспоминаниям историка П.Н. Анциферова, «слушать его собирались студенты всех факультетов». С начала 1900‐х годов Зелинский также читал лекции на Высших женских (Бестужевских) курсах, а с 1906 года – на историко-литературных и юридических Высших женских курсах Н.П. Раева. Он много сделал для популяризации античности в России. Несколько лет Зелинский состоял постоянным сотрудником в московском журнале «Филологическое обозрение», а также публиковался в воронежском журнале «Филологические записки». В 1916 году Зелинский входил в делегацию русских поляков, передавших послу США благодарность в связи с выступлениями президента В. Вильсона в поддержку независимости Польши. Революцию 1917 года Зелинский назвал «великой катастрофой». В 1918 год он был приглашен профессором и заведующим кафедрой классической филологии Варшавского университета. Это была командировка с условием возвращения, иначе, по его словам, «дочь стала бы заложницей». В 1921–1922 годах ученый сотрудничал с Петроградским экскурсионным институтом. В апреле 1922 года Зелинский эмигрировал в Польшу, где в 1922–1935 годах являлся ординарным профессором, а в 1935–1939 годах – почетным профессором Варшавского университета.
