Освобождая Европу. Дневники лейтенанта. 1945 г - Андрей Владимирович Николаев
Тут-то и появляется на нашем бруствере курица – но не обычная курица, а наполовину ощипанная, без перьев, лишь голова лохматая, да из хвоста два пера торчит, а все тело курицы голое. Откуда она взялась – неизвестно. Возможно, что притаилась в чьем-нибудь вещевом мешке, с вечера пьяного солдата. А теперь вот, каким-то образом оказавшись на свободе, пошла гулять по брустверам передовой линии траншей.
Увидя у себя такую гостью, наши солдаты стали орать, хлопать в ладоши, свистеть, хохотать. А бедная курица кудахча бегала по брустверу, беспомощно махая своими общипанными крыльями.
Тут-то вот мадьяры и не выдержали – открыли шквальный огонь из всех видов стрелкового оружия. Пули ливнем неслись над нашими головами, врезались в заднюю стенку траншеи. Но, как ни странно, ни убитых, ни раненых при этом не оказалось. То было нашим счастьем. Огонь мадьяры открыли внезапно, и огонь был значительной силы. Так голая курица сослужила нам особую службу – позволив, хотя бы в общих чертах, выявить огневую систему противника. А наш Ефим не преминул высказать свое особое мнение по этому поводу:
– А шось, товарищ старшлейтенант, мабудь теперь при разведке боем спользовать нэ дэсантникив, а щипаных курей? Тильки нэ единично, а повзводно. То, думаю, будэ наикращчэ.
Оставив дежурных наблюдателей на НП, мы вернулись в расположение штаба полка. Парторг капитан Князев читал солдатам по бумажке доклад, посвященный «Дню Парижской коммуны».
У Федора Елисеевича Шаблия – день рождения. Нашему командиру полка исполнилось двадцать семь лет. Мы все его поздравили, но никакого «отмечания» в создавшейся ситуации быть не могло.
Поздно вечером пришел приказ командующего фронтом маршала Толбухина для общего осведомления. В нем говорилось о задачах, поставленных перед 9-й гвардейской армией и 6-й гвардейской танковой армией.
19 марта. После непродолжительной минометно-артиллерийской обработки траншей противника части дивизии Виндушева перешли в наступление. Венгерские гонведы, не сопротивляясь, отошли, оставив свои позиции на высотах Тарлана. Однако дальнейшее продвижение на запад, на нашем направлении, было тотчас пресечено высшим командованием. А подразделениям 106-й дивизии приказано занять оборону на западных склонах высот с населенным пунктом Тарлан. Приказы не обсуждаются. Но, по слухам, что-то там не ладилось у танкистов 6-й гвардейской: «встретив сильное сопротивление, они не выдержали якобы темпа наступления».
Коваленко, Видонов, Микулин и я сидим в небольшом автобусе командира полка вокруг стола на мягких диванчиках.
– Старшее командование нам своих замыслов не раскрывает, – говорит Шаблий тихо и спокойно, – информация сверху весьма ограниченна. Возможно, нам отводится роль сковывания противника на открытом правом фланге армии и всего фронта. А главная наша задача должна оставаться прежней – это инициативно и качественно готовить и вести огонь. Тут мы должны показать свое мастерство. Коваленко, проследи по батареям и в управлении, чтобы не повторилось пьянки. Предупреди: Виндушев пригрозил на будущее судом и штрафной ротой.
Совещание окончено, и я иду по улице Тарлана. Передо мной знакомая картина: солдаты бьют гусей, кур, индюков и поросят на ужин. В воздухе порхает пух, слышится визг свиней и запах паленого. На кострах и в печах для выпечки хлеба – каменцах – солдаты жарят, варят и пекут себе пищу, пренебрегая кухней с армейской овсяной кашей.
– Да куды ж я ее девать-то буду? – сокрушается старшина Петренко.
– А вон, свиньям вывали, – советуют солдаты, – пущай жрут. Мы их опосля и освежуем. Произведем, как говорится, обмен веществами.
Поужинав жареной гусятиной, яичницей с салом и выпив стакан бора, я завалился спать в мягкие, пуховые перины.
20 марта
– Товарищ старший лейтенант, вас вызывает до себя товарищ начальник штаба майор Коваленко.
В дверях стоял посыльный штаба полка рядовой Дрон-дель, известный тем, что чинил любые часы исключительно одним только перочинным ножом.
– Доложи, что сейчас буду, – сказал я и вслед за Дрон-делем вышел во двор.
Хмурый мадьяр прибирал следы разгрома, учиненного вчера «нашествием иноплеменных», как говорится где-то в древних книгах.
На солнечной стороне двора, сидя на поваленном ларе, Борька Израилов и Серега Жук режутся в очко. А вокруг стоят солдаты батареи управления и с азартом наблюдают игру. В Борькиных руках мелькают какие-то невиданные мною раньше карты – нет тут ни привычных трефов, пик, червей и бубен, а всё какие-то листья и желуди.
– Делом занимаемся? – спрашиваю я, подходя ближе. – А наблюдательный пост выставлен?
– Наблюдать-то, земляк, некого, – говорит Борька Израилов, кладя карты на ларь и нехотя вставая.
– Некого, говоришь? – переспрашиваю я.
– Разведка «голубых» ходила, – говорит Жук, – оторвались гонведы.
– Ты, земляк, лучше сюда посмотри, – и Борька веером рассыпал колоду карт, – какие картинки? А? Ты видел что-нибудь подобное?
– Еще раз увижу, – сказал я строго и спокойно, – отберу и в огонь брошу. А теперь всем собраться и быть готовым к движению.
В штабном фургоне Коваленко с Видоновым сидели над оперативной картой и наносили обстановку согласно последним данным штаба армии.
– Что нового, Николаев? – обратился ко мне Коваленко.
– Разведка, по обыкновению, все проспала, – бросил реплику старший писарь Скворцов.
– Нового-то что? – переспросил я. – Может быть, старшина Скворцов знает, куда венгерские гонведы подевались?
– Я же не разведка, – отшучивается Скворцов.
– Он, действительно, не разведка, – с серьезной миной произносит Вася Видонов, – он у нас в полку знамя полковое охраняет.
– Ну коли так, – говорю я, – то пусть и сидит около знамени. И не вякает попусту.
Скворцов надулся и затаил обиду.
В десятом часу утра 355-й полк Фирсова двинулся обычным походным порядком в направлении населенного пункта Надьвелег. Движение по дороге шло в замедленном темпе. Многочисленные боковые дозоры обследовали фланги в подозрении скрытого противника. Только с боков нам никто не угрожал. В воздухе господствовала тишина, не слышно было ни единого выстрела. Лишь на юге, на значительном удалении, не переставая гудели раскаты боя. День выдался пасмурный, по-весеннему сырой, но не дождливый. От земли подымалась испарина, и воздух был пропитан запахами пробуждающейся природы.
Где-то в третьем часу, при очередной остановке, справа от шоссе, в районе небольшой рощицы, мы услышали шум и автоматную перестрелку.
Первоначально подумали, что разведка натолкнулась на опорный пункт противника, и все стали решать, каким образом разворачиваться в боевой порядок. Но шум и выстрелы стихли так же внезапно, как и возникли. А на опушке рощицы появились двое парней-десантников, между которыми вприпрыжку шел немолодой, обросший густой щетиной, хилый человек в немецкой шинели и огромной каскетке. Человек этот оказался одиночным дезертиром, который день уже прятавшийся в какой-то яме и ожидавший прихода русских. Он виновато улыбался, испуганно моргал, но
