Америка выходит на мировую арену. Воспоминания президента - Теодор Рузвельт
Мы работали очень усердно, но я взял за правило каждый день выделять пару часов для игр. Люди, с которыми я тогда играл, со смехом стали называть «Теннисным кабинетом». Впрочем, под моим началом на государственной службе было много других людей, с которыми мне не довелось играть, но которые выполняли свою долю нашей общей работы так же эффективно, как это делали мы, те есть те, кто играл.
Конечно, моя администрация ничего не смогла бы сделать, если бы не усердие, интеллект, мастерство и тяжелый труд этих людей на бесчисленных должностях под моим началом. Я был бы беспомощен сделать что-либо, если бы в соответствии с моими мыслями и приказами они ни трудились бы, не жалея сил; более того, каждый из них, по мере того как он становился особенно пригодным для своей работы, обычно подсказывал мне правильную мысль и правильный приказ относительно нашей общей работы.
Конечно, мне трудно говорить с холодной беспристрастностью об этих людях, которые были так близки мне. Но сторонние наблюдатели, лучше всего способные судить о них, чувствовали то же, что и я. В конце моего президентства г-н Брайс, британский посол, сказал мне, что за свою долгую жизнь, в течение которой он внимательно изучал правительства многих стран, он никогда ни в одной стране не видел более энергичных, благородных и эффективных государственных служащих. Я повторяю это заявление с разрешения мистера Брайса.
Примерно в то же время или немного раньше, весной 1908 года, в английском «Фортнайтли Ревью» появилась статья, написанная, очевидно, компетентным очевидцем, в которой более подробно излагались те же взгляды, которые британский посол высказал в частном порядке:
«Мистер Рузвельт собрал вокруг себя группу государственных служащих, которые нигде не превзойдены; я сомневаюсь, что кто-либо равен им по эффективности, самопожертвованию и абсолютной преданности интересам своей страны. Многие из них – бедные люди, не имеющие личных средств, которые добровольно отказались от высоких профессиональных амбиций и отвернулись от вознаграждений бизнеса, чтобы служить своей стране за жалованье, которое не просто неадекватно, но и неприлично. Среди них нет ни одного, на кого не обрушивались бы постоянные предложения о занятии более выгодной позиции в мире торговли, финансов и права, и которые удовлетворили бы все их материальные амбиции.
Среди них нет ни одного, кто не мог бы, если бы захотел, зарабатывать за пределами Вашингтона в десять-двадцать раз больше дохода, на который он живет как государственный чиновник. Но эти люди так же равнодушны к деньгам и к власти, которую приносят деньги, как и к соблазнам Ньюпорта и Нью-Йорка, или к просто личным различиям, или к коммерческим идеалам, которые подавляющее большинство их соотечественников принимает без вопросов.
Они довольны, и более чем довольны, тем, что посвящают себя национальной службе, не думая о личном продвижении, и часто принося в жертву мирские почести, и продолжают трудиться, поддерживаемые своим собственным врожденным импульсом сделать патриотизм эффективным инструментом общественного улучшения».
Самым важным фактором в создании правильного духа в моей администрации, наряду с требованием мужества, честности и подлинной демократии, желания служить простым людям, была моя настойчивость в том, что исполнительная власть ограничена только конкретными ограничениями и запретами, содержащимися в Конституции или введенными правительством.
Я считал, что каждый чиновник, – и прежде всего каждый чиновник, занимающий высокий пост, – должен быть чиновником, обязанным активно и решительно делать все, что он может, для людей. Я был уверен, что то, что было настоятельно необходимо для нации, должно было быть сделано президентом. Я был убежден, что это было не только его право, но и его долг – делать все, чего требуют нужды нации, если только такие действия не запрещены Конституцией или законами. В соответствии с этой задачей исполнительной власти я сделал много вещей, которые ранее не были сделаны президентом и главами департаментов.
Я не узурпировал власть, но я значительно расширил использование исполнительной власти. Другими словами, я действовал на благо общества, я действовал для общего благополучия всего нашего народа, когда и каким бы образом это ни было необходимо, если только этому не препятствовал прямой конституционный или законодательный запрет. Я ни капли не заботился о демонстрации власти; я заботился лишь о том, как можно использовать суть власти.
* * *
Мои новшества не сразу нашли понимание. Сенат, например, одно время возражал против моего общения с ним в печатном виде, предпочитая дорогостоящую, глупую и трудоемкую практику написания сообщений от руки. Однако общался ли я с Сенатом письменно или из уст в уста, и было ли это напечатано на машинке или написано ручкой, абсолютно неважно. Важность заключалась в том, что именно я сказал, и в том, чтобы к тому, что я сказал, прислушались.
Что касается моих встреч и консультаций с сенаторами, конгрессменами, политиками, финансистами и рабочими. Я консультировался со всеми, кто хотел меня видеть; и если я хотел кого-то видеть, я посылал за ним; а где проходила консультация, было в высшей степени неважно. Я консультировался с каждым человеком в искренней надежде, что смогу воспользоваться его советом и последовать ему; я консультировался с каждым членом Конгресса, который хотел, чтобы с ним посоветовались, надеясь прийти к соглашению о действиях с ним; и я всегда в конечном итоге действовал так, как подсказывали мне моя совесть и здравый смысл.
По поводу назначений я был обязан по Конституции консультироваться с Сенатом; и давний обычай Сената означал, что на практике эти консультации проводились с отдельными сенаторами и даже с крупными политиками, которые стояли за сенаторами. У меня была только половина полномочий по назначению; я выдвинул кандидатуру; но Сенат утвердил. На практике, по так называемой «любезности Сената»,
Сенат обычно отказывался утверждать любое назначение, если сенатор от штата возражал против этого. В исключительных случаях, когда я мог привлечь внимание общественности, я мог добиться назначения, несмотря на противодействие сенаторов; во всех обычных случаях это было невозможно. С другой стороны, сенатор, конечно, ничего не мог бы сделать для любого человека, если бы я не решил выдвинуть его кандидатуру. В результате сама Конституция заставила президента и сенаторов от каждого штата прийти к рабочему соглашению о назначениях в этом штате и из него.
Мой курс состоял в том, чтобы настаивать на абсолютной пригодности, включая честность, в качестве предварительного условия для
