Америка выходит на мировую арену. Воспоминания президента - Теодор Рузвельт
Реформаторы, которые осуждали политическую коррупцию и мошенничество, когда их показывали за счет их собственных кандидатов низкопробными подопечными, истерически аплодировали подобным коррупционным трюкам, когда эти же политики применяли их против людей, с политической и экономической программой которых реформаторы не соглашались.
Я всегда инстинктивно и по своей природе был демократом, но если бы мне нужно было вновь прийти к демократическим идеалам здесь, в Америке, стимулом послужило бы то, что я увидел не только в большинстве богачей, но и в большинстве тех, кто больше всего кичился своим образованием и культурой в ситуации, когда мы начали бороться с уродливыми моментами нашей социальной и экономической системы и нападать на людей, ответственных за ошибки, – неважно, насколько высоко эти люди стояли.
Различные столкновения между мной и существующей государственной машиной, мой триумф в них и тот факт, что люди становились все более и более заинтересованными, привели к любопытной ситуации на Республиканском национальном съезде в Филадельфии в июне 1900 года. Сенатор Платт и руководители «Нью-Йорк машин» очень хотели убрать меня с поста губернатора, главным образом из-за враждебного отношения ко мне людей из крупных корпораций; но они также убедились, что на моей стороне такая общественная поддержка, что мне будет трудно отказать в повторном выдвижении, если бы я потребовал этого.
Они соответственно, решили выдвинуть меня на пост вице-президента, воспользовавшись тем фактом, что в то время я был популярен в стране. Так я стал вице-президентом, а затем президентом Соединенных Штатов.
* * *
Но прежде, чем рассказать об этом, я хотел бы коснуться еще одной стороны своей губернаторской деятельности.
Одной из тягостных обязанностей главы исполнительной власти в таких штатах, как Нью-Йорк, а также в стране, является отказ в помиловании. И все же я не могу представить ничего более необходимого с точки зрения хорошего гражданина, чем способность закалять свое сердце в этом вопросе. Давление на исполнительную власть всегда самое сильное в двух видах дел: во-первых, когда применяется смертная казнь; во-вторых, когда человек, по чьему делу вынесен приговор, занимает видное положение в обществе и в деловом мире, и, как следствие, его преступление, вероятно, касалось финансов.
Что касается смертных приговоров, проблема в том, что эмоциональные граждане всегда видят только человека, чья судьба решается в данный момент, но не видят ни его жертву, ни будущих возможных жертв, которым свершившееся помилование причинит вред.
Более того, почти у любого преступника, каким бы жестоким он ни был, обычно есть какой-нибудь человек, который вступится за него. Если мать жива, она всегда придет, и она не может избавиться от ощущения, что случай, в котором она так заинтересована, необычен, что в этом случае должно быть предоставлено помилование. Было действительно душераздирающе видеть родственников и друзей приговоренных к смертной казни убийц, и среди очень редких случаев, когда что-либо идущее от правительства заставляло меня терять сон, были случаи, когда мне приходилось слушать, как какая-то бедная мать умоляла за преступника, – такого злого, жестокого и развращенного, что с моей стороны было бы преступлением отменить его наказание.
С другой стороны, были определенные преступления, когда просьбы о снисхождении просто выводили меня из себя. Такими преступлениями были, например, изнасилование, или распространение непристойной литературы, или что-либо, связанное с тем, что сейчас назвали бы торговлей «белыми рабынями», или убийство жены, или грубая жестокость по отношению к женщинам и детям, или совращение.
Я говорю в таких случаях в делах, которые действительно рассматривались передо мной, когда я был губернатором, или когда я был президентом. В некотором количестве этих случаев высокопоставленные люди подписывали петиции или писали письма с просьбой проявить снисхождение к преступнику. В двух или трех случаях – в одном, когда какие-то молодые хулиганы изнасиловали беспомощную девушку-иммигрантку, и в другом, когда богатый и высокопоставленный врач соблазнил девушку, а затем заставил ее сделать аборт, – я вышел из себя и написал людям, которые просили о помиловании, сказав, что я крайне сожалею, что не в моей власти увеличить срок наказания. Затем я позволил обнародовать факты, поскольку считал, что мои просители заслуживают общественного порицания. Получили ли они это общественное порицание или нет, я не знаю, но то, что мой поступок их очень разозлил, я знаю, и их гнев доставил мне настоящее удовлетворение.
Список этих просителей был довольно длинным и включал двух сенаторов Соединенных Штатов, губернатора штата, двух судей, редактора и нескольких известных юристов и бизнесменов.
Когда преступление было связано с нецелевым использованием крупных сумм денег, причина давления была иной. Случаи такого рода чаще возникали передо мной, когда я был президентом, но они случались и во времена губернаторства, главным образом в делах окружных казначеев, присвоивших вверенные им деньги. Президент крупного банка, железнодорожный магнат, чиновник, связанный с какой-нибудь крупной корпорацией, или правительственный чиновник, занимающий ответственную должность, обязательно принадлежит к числу людей, преуспевших в жизни. Это означает, что его семья живет в комфорте и, возможно, в роскоши и изысканности, и что его сыновья и дочери получили хорошее образование.
В таком случае проступок отца становится сокрушительной катастрофой для жены и детей, и люди общины, какими бы ожесточенными они ни были изначально против этого человека, начинают испытывать самое сильное сочувствие к униженным женщинам и детям, которые страдают по вине этого человека.
Если подумать только о жене и детях банкира или окружного казначея, любой человек сразу простит обидчика, но неправильно думать только о женщинах и детях. Сам факт, что в делах такого рода обязательно оказывается давление из высоких кругов, давление иногда со стороны людей, которые были, хотя и отдаленно, заинтересованы в преступлении этого человека, делает необходимым, чтобы хороший слуга общественности должен, независимо от того, насколько глубоки его сочувствие и сожаление, исполнить свой долг, оставив преступника под стражей.
Мой опыт того, как часто даруются помилования, является одной из причин, по которой я не считаю, что пожизненное заключение за убийство или изнасилование является надлежащей заменой смертной казни. Средний срок так называемого пожизненного заключения в нашей стране составляет всего около четырнадцати лет.
* * *
Конечно,
