Елизавета Федоровна - Дмитрий Борисович Гришин
В те дни ей удалось побывать в Вифании, на месте встречи Христа с Марфой и Марией, посетить Вифлеем, где родился Спаситель, увидеть Сион, Иосафатову долину, Силоамскую купель, Крестный путь, Порог Судных Врат… Очарованная, переживающая религиозный подъем, Елизавета словно преображалась. На обратном пути они с мужем провели целую неделю в экзотическом Египте (Сергей даже взобрался на пирамиду), потом смогли полюбоваться в Афинах античным Парфеноном, а в любимой супругом Флоренции Элла разделила его восторг перед шедеврами Ренессанса. Ей открывались культуры и цивилизации, знакомые раньше только по книгам, перед ней представал огромный потрясающий мир, но, радуясь встрече с ним, Елизавета оставалась под впечатлением от Святой земли, воспринимая новые диковины сквозь призму полученного там настроя…
Спустя месяц после возвращения в Россию Сергей получил письмо Государя. «Знаю, – писал Александр, – как тяготит тебя мысль, что жена твоя не принадлежит к нашей Церкви, но я вовсе не теряю надежды, что эта заветная моя мечта когда-нибудь сбудется, и именно с твоей милой Эллой, так как она не фанатична и нет причин для нее не сделаться когда-нибудь нашей действительно русской благоверной Великой княгиней. Я часто об этом думаю, и мне что-то внутри говорит, что Элла будет православной. Боже, как я буду счастлив и как я буду от души и глубоко благодарить Христа за эту благодать нашему семейству!» Ни автор послания, ни тот, кому оно было адресовано, даже не подозревали, как уже близко столь желанное обоими счастье.
* * *
Великий князь Константин Константинович сильно удивился, когда вечером 28 января 1891 года ему доложили о приезде двоюродного брата Сергея Александровича. Непривычное для визита время (около шести часов) и взволнованный вид кузена свидетельствовали о том, что произошло нечто невероятное. Но когда Сергей заговорил, от сердца отлегло. Оказалось, его жена решила присоединиться к православию. Эта мысль родилась у нее два года назад в Иерусалиме, а следующей весной она впервые призналась в своем намерении мужу. Потом наступила пауза, и речь о вопросах религии больше не заходила. Но месяц назад Элла объявила Сергею, что после долгих колебаний, серьезных размышлений, сомнений и нерешительности она нашла в себе полную убежденность в правоте русской веры, и теперь, по ее словам, ни доводы, ни упреки, ни угрозы не могут этого поколебать.
Константин искренне порадовался за брата, хотя в глубине души мог почувствовать некоторую горечь – его собственная жена-лютеранка (и тоже Елизавета) категорически не хотела менять вероисповедание, заставляя глубоко верующего мужа безмолвно страдать. В обоих случаях закон не требовал перемены конфессии, а делать такой шаг формально, «по традиции», в угоду чужому мнению ни та ни другая Елизавета не желала. И то, что произошло с супругой Сергея Александровича, можно смело назвать чудом, ибо ее переход в православие был не внешним, а искренним и глубоко осознанным. Об этом свидетельствует вся дальнейшая жизнь Елизаветы Федоровны, все ее будущее мировоззрение, вся истинная преданность своей новой вере.
Накануне судьбоносного решения она много писала европейским родственникам, пытаясь объяснить непонятное им стремление. Ее письма – крик души. Как не обидеть, не ранить самых дорогих людей, но вместе с тем убедить их в неизбежности и благодатности своего поступка? Обращаясь за благословением к отцу, Элла высказала все, что наболело: «Вы должны были заметить, какое глубокое благоговение я питаю к здешней религии… Я все время думала и читала и молилась Богу – указать мне правильный путь и пришла к заключению, что только в этой религии я могу найти всю настоящую и сильную веру в Бога, которую человек должен иметь, чтобы быть хорошим христианином. Это было бы грехом оставаться так, как я теперь – принадлежать к одной церкви по форме и для внешнего мира, а внутри себя молиться и верить, так как и мой муж. Вы не можете себе представить, каким он был добрым, что никогда не старался принудить меня никакими средствами, представляя все это совершенно одной моей совести. Он знает, какой это серьезный шаг и что надо было быть совершенно уверенной, прежде чем решиться на него. Я бы это сделала даже и прежде, только мучило меня то, что этим я доставлю Вам боль, и что многие родные не поймут меня. Но Вы, разве Вы не поймете меня, мой дорогой Папа? Вы меня знаете так хорошо, Вы должны видеть, что я решилась на этот шаг только по глубокой вере, и что я чувствую, что перед Богом я должна предстать с чистым и верующим сердцем. Как было бы просто – оставаться так, как теперь, но тогда как лицемерно, как фальшиво это было бы, и как я могу лгать всем – притворяясь, что я протестантка во всех внешних обрядах, когда моя душа принадлежит полностью религии здесь. Я думала и думала глубоко обо всем этом, находясь в этой стране уже более 6 лет и зная, что религия “найдена”… Я так сильно желаю на Пасху причаститься св. Тайн вместе с моим мужем. Возможно, что это покажется Вам внезапным, но я думала об этом уже так долго, и теперь, наконец, я не могу откладывать этого. Моя совесть мне этого не позволяет. Прошу. Прошу по получению этих строк простить Вашу дочь, если она доставит Вам боль. Но разве вера в Бога и вероисповедание не являются одним из самых главных утешений этого мира?»
Людвиг не понял дочь. «Дорогая Элла, – написал он в ответ. – Твое сообщение принесло мне большую боль, так как я не понимаю необходимости этого шага… Я должен винить себя, что не предвидел этого раньше… Ты знаешь, что я против строгости и фанатизма, и сознаю, что каждый может быть религиозным в своей вере. Но я так страдал несколько ночей… То, что Сергей не был замешан в этом деле, меня успокаивает. Я знаю, что уговаривание и споры не изменят твоего мнения… Обдумай это серьезно!» Не строгий и не фанатичный, по его собственным словам, герцог был все-таки задет за живое. Как же так? Зачем, для чего? Забыть веру предков, традиции, совместные молитвы с родителями! И разве одиннадцать лет назад на своей конфирмации, специальном обряде западной церкви, Элла не принесла клятву верности лютеранской церкви? Разве совсем недавно
