Девочка с Севера - Лия Геннадьевна Солёнова
Жизнь в лагере была интересной. Нас возили на экскурсии на минеральные источники, где мы пили нарзан из пригоршней и умывались им, на известную теперь всему свету Красную Поляну, которая в то время была небольшой горной деревушкой с преобладающим армянским населением. Нас повезли туда, чтобы показать альпийские луга. В Сочинском дендрарии меня больше всего поразили не роскошные пальмы и другие экзотические растения, а невысокое малоприметное дерево. Экскурсовод рассказала, что от прикосновения его листьев на коже остаётся сильный ожог. Когда на дереве висела предупреждающая об этом табличка, каждый день приходилось лечить ожоги посетителей. Табличку сняли, и ожогов не стало.
Родителям и подругам мы отправляли не только письма, но и послания на плотных листьях магнолии. На матовой стороне листа чернилами писали адрес и всё остальное, приклеивали марку и опускали в почтовый ящик. Самое удивительное то, что эти листовые открытки доходили до адресата!
По случаю открытия и закрытия смены в лагере устраивали большой пионерский костёр. К такому событию готовились все отряды. Демонстрировали все свои таланты. Во мне он тоже открылся – я пела, получила прозвище «стрекоза», т. к. пела модные в то время песни из грузинского фильма под таким же названием. Вообще, в лагере много пели. Когда куда-нибудь ехали на открытых машинах, всю дорогу пели. Я там выучила много новых песен, в том числе и неприличных. Приехав домой и гуляя осенними холодными вечерами с девчонками, по их просьбе пела новые песни. Допелась до хрипоты и слегка сорвала голос. После этого петь так легко и свободно, как раньше, не страшась высоких нот, я уже не могла.
Госпиталь
Зимой у меня случился аппендицит. Приступы боли в животе случались и раньше, но полежу денёк, поболит и перестанет. В этот же раз боль была такая, что стало понятно: деньком не обойдётся. Пришёл врач, осмотрел, пощупал живот и направил срочно в госпиталь. В городе была больница, но оперировали только в госпитале, который был в то время Главным госпиталем Северного флота. Приехал дядя Витя (муж тёти Поли) на госпитальной машине скорой помощи. Он всю жизнь на ней работал. Я заметила, что на машинах скорой помощи особенные рессоры. На них трясёт так, как не трясёт ни на каких других машинах. Дорога в госпиталь на прыгающей машине, когда каждый толчок отдаётся резкой болью, показалась бесконечной. Наконец приехали. Пришёл главный хирург госпиталя Наставин. Мощный, сурового вида мужчина с большими, сильными, обнажёнными по локоть руками, с широким красным лицом и усами под крупным носом. Про него говорили, что он высококлассный хирург. Осмотрев меня, сказал, что будет оперировать. Сейчас же. Как потом сказали родителям, у меня был гнойный аппендицит на грани прободения. В палате вместе со мной лежала молодая женщина, которая, вернувшись после отпуска домой и узнав об измене мужа, выпила уксусной эссенции. После этого уже ни пить, ни есть она могла. Её питали через капельницу. Приходил, как побитая собака, её муж – офицер. Она уже горько сожалела о содеянном, но события назад не прокрутишь.
В госпитале была идеальная чистота, строгий порядок и военная дисциплина. Медсёстры носили закрытые по горло халаты. На головах у них были косынки с крестиком на лбу, полукругом спускающиеся на плечи, как у сестёр милосердия дореволюционных времён. Из-под косынок не выглядывал ни один волосок. Врачи, включая женщин, носили воинские звания и военную форму. Больных, в основном молодых ребят – матросов и солдат, медперсонал тоже без труда «строил». Их нельзя было не «строить». Выздоравливая, они так хохотали от анекдотов и разных историй, что у некоторых расходились послеоперационные швы.
Через неделю меня выписали, через месяц я встала на лыжи, забыв навсегда про отрезанный аппендикс.
Наверно, в госпитале, помимо Наставина было немало колоритных фигур, но мне памятны две. Главная сестра-хозяйка госпиталя Полина Полянская была приятельницей тёти Поли и часто бывала у неё дома. Разбитная, весёлая любительница выпить и закусить, дымившая «Беломором». Ни до, ни после я не встречала человека с таким специфическим русским языком. Она не ругалась матом, она на нём разговаривала, образуя формы речи: глаголы, отглагольные существительные, прилагательные и пр. Её лингвистические способности в матерном словообразовании поражали. При этом ей нельзя было отказать в своеобразном чувстве юмора и остроумии. Поневоле заслушаешься!
Другая заметная госпитальная личность – работник патологоанатомического отделения. Высокий грузный мужчина был уже немолод и выделялся среди всех жителей города носом необычайной величины. Сине-красный свисающий нос размером с хорошую грушу был виден издалека. Его владельца прозвали «духовым утюгом». Наконец, владельцу эти шуточки надоели, и он сделал косметическую операцию. Когда я его увидела после операции, испугалась. Длинный, тонкий, слегка приплюснутый новый нос бледной пипкой нависал над верхней губой. Общим мнением было то, что он его явно не украсил.
Через несколько лет главной базой Северного флота стал Североморск, и статус Главного госпиталя флота получил североморский госпиталь. Туда перевели и Наставина, но его карьера пошла на спад – сгубила известная русская болезнь.
Будь бдителен
То, что мы жили в военном городе, чувствовалось во всём: проезд в город по пропускам, военные на каждом шагу, у многих одноклассников отцы – офицеры. Нередко проводились военные учения: по всему городу расставляли дымовые шашки – металлические бочки, исторгавшие белый с резким удушливым запахом дым. На несколько часов дым молоком накрывал весь город, а от запаха некуда было спрятаться – он проникал всюду. Как я уже упоминала, на первом этаже Циркульного дома, построенного с видом на гавань, находились магазины: гастроном, универмаг и книжный. В зале универмага стояла будка, за стеклом которой постоянно сидел интеллигентного вида часовщик с лупой на лбу. Неожиданно он исчез. Прошёл слух, что он оказался шпионом. Мы эту новость бурно
