Девочка с Севера - Лия Геннадьевна Солёнова
– А-а-а! Рожкова, матом ругаешься!
– Это не мат!
– Мат! Мат!
Я действительно не знала, что это матерное слово, ещё по одной причине. В нашем доме жили три брата по фамилии Шичкины. Старшему было двенадцать, среднему – восемь, а младшему – лет пять. Мальчишки во дворе различали их, называя соответственно Шичкин, Ичкин, Залупычкин. Все они были бедовыми ребятами, но самый младший – особенно. Его без синяков в пол-лица, ссадин и, как рога, шишек на лбу не видели. Он вечно попадал в какие-нибудь передряги. Поскольку вся ребятня во дворе выкликали его именно этим прилепившимся к нему прозвищем, я не предполагала, что оно неприличное.
На следующий день было очередное классное собрание, где кто-то из мальчишек крикнул:
– Мария Ивановна, а Рожкова матом ругается!
– Как?! Рожкова?! Ты ругаешься матом?!
– Мария Ивановна, я не знала, что это мат!
– Как это ты не знала?! Такого быть не может!!! Что это за слово?
– Не скажу!
– Ты же его уже говорила, так скажи ещё раз!
– Не скажу!
Наконец один из мальчишек набрался смелости и, забравшись под парту, выкрикнул злополучное слово.
– А разве это мат?! – удивилась Мария Ивановна.
– Спросите у мужа, – закричали мальчишки.
На следующий день на уроке русского языка первым был вопрос, спросила ли Мария Ивановна у мужа, что значит это слово. Мария Ивановна густо покраснела.
Для меня самым интересным предметом в пятом классе стала история древнего мира. Историчка, Анна Дмитриевна, так захватывающе и эмоционально рассказывала про Древний Египет или Грецию, как будто она сама была свидетельницей той жизни. Все последующие преподавательницы истории преподавали историю как смену общественно-политических формаций, сухо излагая факты.
У наших учительниц, почти у каждой из них, была своя школьная форма, т. е. костюм или платье, которые они всегда носили в школе. Например, Ольгу Павловну, которая впоследствии вела у нас историю, я помню только в строгом коричневом платье, закрытым под горло, с маленьким воротничком. Другая историчка, Екатерина Константиновна, всегда была в костюме линялого синего цвета: юбка в складку, длинный пиджак, полуоблегающий её высокую, худую, плоскую фигуру. И уроки у неё были такие же унылые, как её костюм. Так вот, Анну Дмитриевну я запомнила в серо-серебристом костюме с нарядными блузками под пиджаком, отчего у неё был праздничный вид. Может быть, ещё и поэтому я любила её уроки.
Следующим летом 1954 года мы поехали в Белоруссию в гости к братьям отца. Сначала гостили в Минске, который совсем не напоминал тот послевоенный разрушенный город 1947 года, каким он сохранился в моей памяти. Его отстроили, он стал красивейшим городом. На Песочной улице у дяди Коли, папиного брата, был свой дом с садом и огородом. Помимо дяди Коли, его жены Нади и дочери Майи в доме жила престарелая бабка (наверно, мать Нади), чей-то двоюродный брат. К нему тоже приехали гости – его бывшая тёща и дочка. Те держались особняком.
И дядя Коля, и его жена Надя, по национальности она была полькой, были прекрасными хозяевами. В саду, огороде и доме был образцовый порядок. Они держали поросёнка, делали необыкновенно вкусные копчёные колбасы и окорока. Позднее частные дома на Песочной с садами и огородами снесли, и дядя Коля с Надей получили однокомнатную квартиру там же, на Песочной. Но в тот наш приезд до этого было ещё очень-очень далеко.
Отдыхали весело. Майя только что окончила десять классов, и к ней приходили подружки готовиться к экзаменам в институт. Готовились на лужайке между грядками с клубникой, заедая ею формулы. В основном обсуждали только что вышедший в прокат фильм «Аттестат зрелости» с красавцем Василием Лановым. Все девчонки поголовно были в него влюблены. Я тоже. Всех нас возмущала совершенно безликая героиня. И где только такую отыскали!
Однажды решено было устроить домашний спектакль. В большой гостиной комнате разыгрывали сцену из «Бахчисарайского фонтана». Тёмноволосая и смуглая Майя была Заремой, её белокурая подружка – Марией, а роль хана Гирея досталась мне. Репетировали, соорудили костюмы, загримировались. На меня надели белое нижнее мужское бельё – рубашку и кальсоны. Меня было не узнать в чалме из полотенца, с чёрными нарисованными бровями, усами и бакенбардами. Мыслилась трагедия, но её не получилось. Глядя на наши бахчисарайские страдания, публика едва сдерживала смех. Несчастную Зарему уволакивали, чтобы сбросить в море, под дружный хохот зрителей. Исполнители, естественно, ожидали другой реакции и чуть не плакали от провала. Нас успокоили, уверив, что играли мы просто замечательно!
Потом мы поехали к папиному брату Ивану, который с женой жил в городе Речица. Этот живописный городок стоит на Днепре. Днепр там замечательный, чистый, с довольно быстрым течением и длинными песчаными косами. Правда, я там чуть опять не утонула. Река намыла на дне из песка бугры и ямы, чреватые водоворотами. Я попала на глубокое место, течение меня несло ещё дальше, я с большим трудом своим собачьим стилем выбралась на мелководье.
Иван был бывшим офицером, весёлым любителем застолий. Он показывал нам фотографии, где был снят во время войны вместе с другими военными около боевых самолётов. Кем он служил, я не знаю, подозреваю, особистом, т. е. служил в Особом отделе. В отличие от дяди Николая, довольно сухого в общении и которого я побаивалась, этот папин брат мне нравился своей весёлостью и открытостью. Жена у него была молодая, симпатичная и доброжелательная женщина. Кажется, это была его вторая жена. Жили они в доме тестя – симпатичного старичка. Для него я ходила к рабочему поезду продавать яблоки. Вырученные деньги шли деду на папиросы. Вокруг дома был большой сад, огород и много уток. Никогда не думала, что они такие прожорливые создания, постоянно просили есть. Жена Ивана полдня рубила для них траву.
Соседом и приятелем Ивана был мужчина, тоже Иван, лишившийся на войне обеих ног. Он ходил на протезах, поэтому его и звали «Маресьевым». Лихо управлялся с лошадью, ездил верхом на ней. Меня он брал на сенокос, где сам косил, сгребал сено и метал стога. Под Речицей были необыкновенные рощи с громадными дубами. Траву косили между ними и под ними. Я с другими девчонками ворошила сено. С сенокоса возвращались, лежа на высоких возах с сеном. Когда воз кренился, казалось, вот-вот скатишься. Сено необыкновенно пахло. Чу́дное было лето!
