Моя Америка - Шерман Адамс
А для меня настали лучшие времена. Я работал вместе с белым парнем из Техаса по прозвищу Текс. Дело пошло отлично, и мы, переходя с фермы на ферму, подкопили немного денег. Как-то раз у нас вместе было больше пятидесяти долларов. Я не курил и не пил, но Текс тратил массу денег на «лекарство» и курево.
Наше сотрудничество имело одно важное преимущество: Текс всегда находил работу для себя и своего «цветного помощника». У белых бедняков выработался собственный кодекс чести — они доверяли друг другу, хотя и были совершенно чужими.
— Ты можешь положиться на мое слово, — говорил Текс. — А я утверждаю, что этот цветной парень в полном порядке.
После рукопожатия оставалось только наслаждаться доверием, которое оказывал нам белый фермер, разрешая работать с восхода и до заката солнца на своем бескрайнем поле. Заработок — от пяти до восьми долларов в день — мы делили пополам после того, как Текс покупал курево и выпивку.
Иногда нам везло, иногда нет. Порой мы попадали на ферму, где имелись бараки для рабочих, а чаще среди старой металлической утвари и керосиновых ламп валялось несколько жестких матрацев, за пользование которыми приходилось платить по доллару за ночь. Если не было никакого ночлега или кончались деньги, спали под открытым небом.
Мы с Тексом кружили, приближаясь к шоссе № 101, идущему из Мексики в Канаду вдоль побережья Тихого океана. Просыпались всегда до рассвета, и мой напарник имел привычку вливать в себя последние капли своего «лекарства». Затем завтракали консервами и отправлялись в путь к следующей ферме.
В конце концов я насытился по горло такой жизнью и любой ценой хотел вернуться в Лос-Анджелес. Я сказал Тексу, что дьявольски устал и, хотя мне удалось отложить всего семь долларов после целого месяца работы в поле, собираюсь вернуться к городской жизни. Он тоже хотел удрать куда глаза глядят, но решил задержаться немного, чтобы попытаться собрать побольше денег. Мысль приехать в большой город без денег пугала его: он не мог обойтись без своего «лекарства».
На следующее утро, пока еще было темно и прохладно, я отправился в путь, оставив Текса спящим на своем матраце, брошенном на растрескавшийся бетонный пол. Мое имущество состояло из банки сардин и бутылки воды, завернутой в газету.
Я поочередно то бежал, то шел в направлении Тихого океана, пока солнце не начало слишком сильно припекать. Солнце в Калифорнии ужасно жаркое, особенно в долинах, лежащих ниже уровня моря. На раскаленных, сухих песчаниках нет ни одного дерева, в тени которого можно было бы передохнуть. Я не останавливался, несмотря на то что одежда пропиталась потом, жара затрудняла дыхание, а на небе ни облачка. Около двух часов дня я вышел наконец к главной дороге на Лос-Анджелес.
Американские водители неохотно берут голосующих на дороге, тем более черных. Кроме того, от меня пахло, как от обезьяньего питомника, так как я не мылся в течение многих недель. Вода стоила дорого на плантациях, а душ или ванная — недоступная роскошь. Я был пыльным, грязным и оборванным, а путь мой лежал в «город белых ангелов».
На десяти попутных машинах я добрался все же до Лос-Анджелеса. С последней меня ссадили на углу Фэйр-стрит и Мэйн-стрит в два часа ночи. Я направился прямо к автобусной станции, чтобы вновь начать на старом месте. Чернокожий старикашка, выдававший разрешение на чистку обуви, сказал: «О’кей!» Я подумал, что если буду отдавать ему выручку и оставлять себе чаевые, то, очевидно, смогу скопить так необходимые мне двадцать долларов.
Я успел лишь одеть на себя фартук, как появились два полицейских, пожелавших взглянуть на мою призывную повестку. Но у меня ее не было, так как мне еще не исполнилось восемнадцати. Они потребовали свидетельство о рождении, и я протянул его, испытывая большие сомнения. Они заглянули в него и приказали садиться в машину. Потом отвезли меня на Джорджия-стрит, где находились травматологический пункт, пожарная часть и изолятор для молодых преступников.
Там меня обыскали, взяли отпечатки пальцев и проверили, есть ли у меня на руках следы от игл. После этого мне пришлось долго мыться
под горячим душем. Затем меня посадили в камеру вместе с автомобильными ворами приблизительно одного со мной возраста.
На Джорджия-стрит в ожидании отправки в городскую тюрьму Лос-Анджелеса собрались лихие парни — грабители, насильники, взломщики. Наиболее распространенными были преступления, связанные с наркотиками и автомобильными кражами. Так, в камере напротив вместе с двумя мексиканцами сидели два светловолосых, коротко подстриженных белых школьника. Они попали за решетку за торговлю наркотиками в школе.
На третью ночь пришли люди из Армии спасения, чтобы спасти наши заблудшие души. Они раздали песенники и книги псалмов, а также немного кофе и булочек и начали петь. Одна из старух ударяла в тамбурин, в то время как проповедник бренчал на гитаре.
На следующее утро меня, еще одного черного парня по имени Джо и одного мексиканца отвезли в приют для подростков.
Возвращение домой
Приютом для подростков «Джунипо Серрас» владела и руководила католическая церковь. Я не попал бы сюда, если бы не научился, когда нужно, лгать полицейским. Когда они спросили о моей религии, я посмотрел им прямо в глаза и сказал, что я католик. Дело в том, что благотворительная деятельность в католической церкви поставлена гораздо лучше, чем в других.
В приюте собрались мальчишки всех рас и цветов, все моложе восемнадцати лет. Одни сбежали из дому, как я, у других родители были в разводе. Некоторые специализировались на краже автомобилей, кое-кто — на ночных взломах.
Мне понравилось это спокойное место, и я охотно остался бы там. Мы спали на чистых простынях в комнате на двоих либо на четверых. Имелся стол для настольного тенниса, бильярдная. Еда была обильной. Единственный недостаток состоял в том, что нас заставляли ходить в школу.
Все шло как нельзя лучше, когда меня вызвал в свой кабинет старший воспитатель, предложил сесть и угостил сигаретой. Он сообщил, что штат Калифорния намерен депортировать меня обратно к моей семье в Коннектикут.
На следующий день я получил прощальный подарок от службы социального обеспечения: пару штанов в коричневую полоску, сшитых в Сан-Квентине4, и пару
