Моя небесная красавица. Роми Шнайдер глазами дочери - Сара Бьязини
Ты ничего не понимаешь, не знаешь, на кого смотреть – на бабушку Моник или на экран. Моя свекровь Габриэла тоже твоя “бабушка”. А кто эта незнакомая женщина? Я же тебе ничего не рассказывала. Мне кажется, еще рано. Как тебе разобраться со всеми своими бабушками? Пока что я не готова сесть с тобой, разложить фотографии мамы и Давида и объяснить, кто есть кто, перечисляя все имена и родственные связи. А если ты спросишь, как уже спрашиваешь по поводу всех наших знакомых: “А где они?” – что я отвечу?
Я всегда любила Синатру. Сколько себя помню. Мы с отцом едем по правому берегу, прямо к Эйфелевой башне, он за рулем. Такие моменты запечатлеваются в памяти благодаря какой-то пустяковой детали, месту, запаху, цвету, звуку.
Едем неторопливо, любуемся пейзажем, мы оба обожаем слушать музыку в машине. Включаем радио на полную мощь. Синатра. Я ему радостно подпеваю.
– Смешно, что тебе нравится Синатра, – говорит отец, – твоя мама тоже его очень любила.
Я и не знала. Впервые слышу. Как это передается? Хотя, заметишь ты, кто не любит Синатру?
Отец курит за рулем. Я смотрю, как он ведет машину. Я всегда восхищалась его красотой и исходящей от него уверенностью. Его руки лежат на руле, как у гонщиков. Они с младшим братом выиграли ралли “Париж – Дакар” в 1981 году на Рендж Роверах в категории автомобилей. После этой победы его пригласили в профессиональную команду. Он до сих пор сожалеет, что отказался.
Его руки лежат на руле, на правом мизинце перстень с печаткой (однажды летом он потерялся на несколько минут в средиземноморском песке, и я поразилась, заметив, как побледнел отец) – это подарок моей матери, которой он в свою очередь достался от ее отца. Кровавый камень, бутылочно-зеленый, с красными брызгами. Пишу “кровавый” и думаю, что могла бы подбавить ужаса, усмотрев в этом недоброе предзнаменование. Воображаю, как рассмеялся бы отец, уронив голову на руки: “Ну ты даешь, дочь!”
На камне выгравированы инициалы моего деда по материнской линии, к которым мама добавила буквы D и R – Даниэль и Роми. (Ну вот, я хотя бы имя ее написала.)
Всякий раз, когда мы вместе смотрим на это кольцо, отец говорит: “Оно останется тебе, ты знаешь”. – “Да, знаю, папа”.
1990
Я быстро расту. Мой верный спутник – канареечно-желтый плеер, закрывающийся с характерным щелчком. Я жизнерадостная девица без особых пристрастий. Надеваю наушники и мечтаю о будущей жизни. Майкл Джексон – “Off the Wall”. Я не знаю, кем хочу стать. “Thriller” и “Bad”.
Меня ничего не интересует. Мадонна – “Like a Virgin”. Откладываю всё на завтра. Принс – “Purple Rain”. Все делаю в последний момент. Элтон Джон – “The very best of (Double album)”. Не признаю никаких обязательств. Эрик Клэптон – “Unplugged”. Приложи я немного усилий, стала бы отличницей. Derek and the Dominos – “Bell Bottom Blues”.
Почему лень сильнее меня? До сих пор удивляюсь. Синди Лаупер – “True Colors”. Не люблю делать усилие над собой и вообще затрачиваться. Род Стюарт – “Maggie May”. Всё отлично, но я “могу и лучше”. Queen – “Bicycle Race”. Я жуткая копуша. Питер Габриэль – “Secret World Tour”. Трачу на все кучу времени. Ален Башунг – “Bijou Bijou”. Если мне надо принять решение или сделать что-то к определенному сроку, я совсем торможу. Dire Straits – “Sultans of Swing”. Впрочем, мне лично это не отравляет жизнь. Вот только с танцами у меня проблема. Aerosmith – “Amazing”. Дома, у себя в комнате, я молодец. Уитни Хьюстон – “So Emotional”. А так я в последних рядах. Жюльен Клерк – “Partir”. Я не умею повторять движения. Фил Коллинз – “Separate Lives”. И дело не в координации, с ней у меня как раз всё в порядке. Pretenders – “Brass in Pocket”, “Don’t Get Me Wrong”, “Message of Love” (да вообще все подряд). У меня есть чувство ритма и слух. Pearl Jam – “Alive”. Но не хватает раскованности. Ленни Кравиц – “Let Love Rule”. Я не докручиваюсь до конца, как некоторые из моих приятелей, и только завороженно наблюдаю за ними на вечеринках. The Police – “Synchronicity II”.
Почему у меня рука не поднимается выше, а нога не отставляется левее, почему я не могу расслабить шею, свободно мотнуть головой? Я не гнусь и словно врастаю в пол. Никак мне не улететь.
Семья подбадривает меня, хвалит, восторгается всем, любым чихом, но всё зря.
Проблема усугубляется с возрастом, твой отец справедливо называет мои дерганья “танцульками”. Это как с иностранным языком, если не учить в детстве, с годами он дается все труднее.
Что-то внутри меня сопротивляется, тормозит. Скажи мне, как ты танцуешь, и я скажу, кто ты. Я не двигаюсь, но жажду движения и знакомств. Мечтаю, но сижу сложа руки. Восхищаюсь витриной, но в магазин не захожу.
Мне десять, двенадцать, пятнадцать лет, и я танцую, пою, делаю все, что могу. Устраиваю домашнюю дискотеку. В ванной комнате ставлю на пол большой радиоприемник K7. Забираю себе аудиокассеты отца и дяди. На них записаны целые альбомы и танцевальные миксы. Танцую, стоя в ванне. Чаще всего слушаю по кругу самопальную кассету Doobie Brothers – “What a Fool Believes” с фортепианным вступлением, затем U2 – “Where the Streets Have No Name” с гитарным вступлением. Следом идет Майкл Макдональд – “Playin’ by the Rules”.
Сейчас, когда мы остаемся одни, я танцую для тебя, Анна. На твоих глазах становлюсь духовной дочерью Джинджер Роджерс и двоюродной сестрой Бейонсе.
Сегодня, посмотрим правде в глаза, ты уже двигаешься лучше меня.
2019
У меня слезы наворачиваются, когда я смотрю “Жизнь в 12 тактах”, документальный фильм о жизни английского гитариста Эрика Клэптона. Когда мне было лет десять, я, благодаря отцу, слушала его без устали и сразу же влюбилась в него. Перед его обаянием не устоять, каким бы он ни был – с бородой, без бороды, в очках.
Я уже слышала о постигшем его несчастье. Его первый ребенок, мальчик, лет в пять-шесть упал с балкона их нью-йоркской квартиры на двадцатом с чем-то этаже. В фильме мелькают кадры с ним – таким подвижным, светловолосым, красивым. Снимали
