Молотов. Наше дело правое [Книга 2] - Вячеслав Алексеевич Никонов
Вместе с тем Сталин предпочел не переносить свой пессимизм в публичную плоскость и в проекте коммюнике по итогам визита дописал: «Обмен мнений протекал в атмосфере взаимного доверия и установил взаимное понимание по всем важнейшим вопросам, интересующим СССР и Германию»[283].
В Берлине тоже сочли переговоры разочаровывающими. Риббентроп утверждал: «Беседа пошла по не очень-то удовлетворяющему пути и закончилась без всяких решений. От этих бесед с Молотовым у Гитлера окончательно сложилось впечатление о серьезном русском стремлении на Запад»[284]. В узком кругу Гитлер признал безуспешность его усилий, нацеленных на то, чтобы «привлечь Россию к участию в большой комбинации против Англии». Он объяснил это «исключительно благоприятным международным положением России», так как Германия воевала, а Москва оставалась вне войны, сохраняя нейтралитет[285].
Не прошло и недели со дня отъезда Молотова из Берлина, как началось демонстративное расширение Тройственного пакта: 20 ноября Венгрия, 23 ноября Румыния, а 24-го Словакия присоединились к Оси. Численность вермахта на румынской территории неуклонно возрастала. От вступления в Тройственный пакт теперь надо было попытаться удержать Болгарию. 19 ноября Молотов через посла Стаменова предложил пакт о взаимной помощи, включающий гарантии нынешнего режима и удовлетворение территориальных претензий Болгарии к Турции в Восточной Фракии. Об инициативе Молотова стало моментально известно в Берлине. Царь был приглашен Гитлером, который предложил Болгарии присоединиться к расширившемуся Берлинскому альянсу[286]. София отдала предпочтение Германии. В ноябре СССР занял мелкие острова в рукавах Килия и Старый Стамбул в устье Дуная, ставя целью поставить под свой контроль навигацию в Килийском гирле — главном русле дельты Дуная. На протест со стороны Румынии последовал совет не омрачать свои отношения с Москвой[287].
Сделав ряд демонстративных шагов в сторону Германии, Москва выглядела преисполненной дружелюбия. 20 ноября новым полпредом в Берлине был назначен Деканозов, известный близостью к Сталину. На следующий день в Большом театре состоялась торжественная премьера оперы Рихарда Вагнера «Валькирия» в постановке Сергея Эйзенштейна. Молотов дал согласие удовлетворить заявку Германии на 2,5 миллиона тонн зерна и увеличить размеры компенсации за собственность, потерянную немцами в Прибалтике[288]. 25 ноября Молотов встретился с Шуленбургом и Шнурре для обсуждения экономических вопросов, а затем предсовнаркома попросил посла остаться и подтвердил ему готовность принять проект соглашения четырех в духе предложений, которые сформулировал Риббентроп в своем бомбоубежище. Но при следующих условиях: вывод немецких войск из Финляндии как сферы влияния СССР; поддержка Берлином заключения советско-болгарского пакта о взаимопомощи и организации военно-морской базы СССР в районе проливов на основе долгосрочной аренды; признание «центром тяжести аспираций СССР» района к югу от Батума и Баку в общем направлении к Персидскому заливу; отказ Японии от концессионных прав по углю и нефти на Северном Сахалине[289].
Следует ли из этого, что Сталин и Молотов предложили Гитлеру союз? Конечно же нет. Условия были неприемлемы для Германии. Гитлер воспринял предложения Молотова как свидетельство стремления СССР «добиваться своих целей и сопротивляться немецким намерениям» (Хильгер), после чего запретил Риббентропу даже отвечать[290]. На неоднократные напоминания полпредства давался неизменный ответ: Гитлер готовит важные и далекоидущие предложения на документ советского правительства. 19 декабря после месячной демонстративной задержки Гитлер принял верительные грамоты Деканозова, заметив, что «переговоры, которые проходили здесь с В. М. Молотовым, теперь, вероятно, будут продолжены в служебном порядке»[291]. Фюрер только не поведал о том, что накануне, 18 декабря 1940 года, подписал директиву № 21 — план, названный почему-то «Барбаросса» (прозвище императора Фридриха I, который в XII веке бесславно погиб в ходе Третьего крестового похода). План гласил: «Германские вооруженные силы должны быть готовы разбить Советскую Россию в ходе кратковременной кампании еще до того, как будет закончена война против Англии». Готовность — к 15 мая 1941 года[292]. В течение двух недель после его подписания план «Барбаросса» стал добычей всех разведок мира, даже тех, которые не были заинтересованы в его получении[293].
Никаких дальнейших переговоров не будет. Решение Гитлера напасть на СССР никак не было связано с дипломатией, которая в данном случае являлась лишь прикрытием. Гальдер записал в своем дневнике 5 декабря 1940 года установку Гитлера: «Русский человек — неполноценен. Весной мы будем иметь явное превосходство в командном составе, материальной части, войсках. У русских все это будет, несомненно, более низкого качества. Если по такой армии нанести мощнейший удар, ее разгром неминуем»[294]’. Поворот Гитлера на Восток во многом объяснялся тупиком в англо-германской войне, который охарактеризовал в ноябре в беседе с Майским многоопытный Ллойд Джордж: «Война между Англией и Германией — это все равно, что война между акулой и тигром. Им негде сойтись и встретиться в решающей схватке»[295]. Эта решающая схватка откладывалась до разгрома СССР.
На этом фоне заметными стали усилия со стороны как Москвы, так и Нью-Йорка и Лондона к налаживанию отношений друг с другом. 16 ноября компартия США — не без подсказки из СССР — заявила о том, что прекращает связи с Коминтерном, что должно было хоть немного снизить градус антикоммунистических настроений в стране. 26 декабря на вопрос Штейнгардта, желает ли Москва установления хороших, дружественных отношений с США, Молотов дал «утвердительный ответ». Посол телеграфировал в Вашингтон, что был встречен Молотовым «исключительно сердечно»[296]. 21 января 1941 года Соединенные Штаты отменили введенное в начале советско-финляндской войны «моральное эмбарго». 27 декабря 1940 года Иден, ставший министром иностранных дел после отставки Галифакса, пригласил Майского и заявил, что между двумя странами нет непреодолимых противоречий в сфере внешней политики[297].
После переизбрания Рузвельта на третий срок администрация США в отношении Англии переходила от дружественного нейтралитета к позиции «невоюющего союзника». 17 декабря на пресс-конференции американского президента прозвучало его ставшее широко известным заявление: «Если горит дом соседа, а у тебя есть садовый шланг, одолжи его соседу, пока не загорелся и твой дом»[298]. 11 марта американский конгресс принял закон о ленд-лизе, позволявший предоставлять помощь любой стране, защита которой жизненно важна для безопасности США. При этом Белый дом отбил попытки исключить СССР из числа возможных стран-реципиентов[299].
Напряженность в отношениях с Германией нарастала. 17 января 1941 года Молотов в резкой форме выразил Шуленбургу недовольство отсутствием ответа на его ноту от 25 ноября[300]. 23 января Шуленбург передал ответ, в котором
