Молотов. Наше дело правое [Книга 2] - Вячеслав Алексеевич Никонов
«Эти замечания подействовали на Гитлера, словно холодный душ, — рассказывал Молотов. — Он даже весь как-то съежился, и на лице его на какое-то мгновение появилось выражение растерянности. Но актерские способности все же взяли верх, и он, драматически сплетя руки и запрокинув голову, вперил взгляд в потолок»[258].
— Тройственный пакт предусматривает руководящую роль в Европе для двух государств в областях их естественных интересов. Советскому Союзу предоставляется указать те области, в которых он заинтересован. То же в отношении Великого восточноазиатского пространства — Советский Союз должен сам сказать, что его интересует. Я предлагаю Советскому Союзу участвовать как четвертому партнеру в этом пакте. Те вопросы, которые Советский Союз имеет по отношению к Румынии, Болгарии и Турции, нельзя решить здесь за десять минут, и это должно быть предметом дипломатических переговоров.
— Советский Союз может принять участие в широком соглашении четырех держав, но только как партнер, а не как объект, — заметил Молотов. — А между тем только в качестве такого объекта СССР упоминается в Тройственном пакте.
«Гитлер (явно повеселевший в конце беседы) предлагает на этом прервать беседу и перенести ее на завтра после завтрака в связи с необходимостью осуществить намеченную на сегодня программу приема до возможной воздушной тревоги»[259] — так заканчивается советская запись беседы. Вечером в отеле «Кайзерхоф» Риббентроп устроил прием в честь Молотова. «Мы приехали в роскошный отель, вестибюль которого представлял собой жужжащий улей, — вспоминал Яковлев. — Множество немцев во фраках, смокингах, военных мундирах с орденами и медалями заполняли зал… Хозяин банкета, мистер Риббентроп, любезно улыбался направо и налево»[260]. Риббентроп и Молотов обменялись тостами. Владимир Семенов, сидевший за столом рядом с начальником канцелярии Гитлера Мейснером, записал в дневник: «По словам Мейснера, Гитлер очень доволен визитом, и личность Молотова произвела на Гитлера большое впечатление. Через некоторое время для продолжения переговоров предвидится визит Риббентропа в Москву»[261].
После приема Молотов вернулся в замок Бельвю, где неопытный Бережков приготовился диктовать машинистке запись беседы с Гитлером. Начать не успел.
— Ваше счастье. Представьте, сколько ушей хотело бы услышать, о чем мы с Гитлером говорили с глазу на глаз?
Молотов обвел взглядом стены, потолок, задержался на огромной китайской вазе со свежесрезанными благоухающими розами…
— Я начну составлять телеграмму и передавать вам листки для сверки с вашим текстом. Если будут замечания, прямо вносите в листки или пишите мне записку. Работать будем молча. Понятно?[262]
На бумагу ложился плотный текст, который Молотов завершил словами: «Наше предварительное обсуждение в Москве правильно осветило вопросы, с которыми я здесь столкнулся. Пока я стараюсь получить информацию и прощупать партнеров»[263].
В 10 утра 13 ноября Молотов беседовал с рейхсмаршалом Герингом. Речь шла в основном о взаимных поставках[264]. Следующим по списку был Гесс — заместитель Гитлера по партии. «Я у Гесса тоже был в кабинете с визитом. В центральном комитете партии. Гесс очень скромно себя внешне держал. Скромный такой кабинет, больничный. В геринговском, наоборот, были развешаны большие картины, гобелены… Спрашиваю у Гесса: “Есть ли у вас программа партии?” Знаю, что нет. Как это — партия без программы? “Есть ли у вас устав партии?” Я знаю, что у них нет устава партии. Но я все-таки решил его немного пощупать… Я дальше подкалываю: “А есть ли конституция?” Тоже нет. Но какая высокая степень организации!»[265]
Вскоре ТАСС сообщил: «Сегодня в 14 часов дня по берлинскому времени рейхсканцлер Германии Гитлер устроил завтрак в честь Председателя Совнаркома СССР и Народного комиссара иностранных дел т. В. М. Молотова. Тов. В. М. Молотов выехал в 13 ч. 45 м. из дворца Бельвю в имперскую канцелярию в сопровождении заведующего протокольным отделом германского министерства иностранных дел г-на Дернберга. Части германской армии и отряды личной охраны Гитлера, выстроенные у подъезда имперской канцелярии, оказали т. Молотову воинские почести»[266].
Молотов вспоминал о застольной беседе с Гитлером: «Он говорит: “Идет война, я сейчас кофе не пью, потому что мой народ не пьет кофе. Мяса не ем, только вегетарианскую пищу, не курю, не пью». Я смотрю, со мной кролик сидит, травкой питается, идеальный мужчина. Я, разумеется, ни от чего не отказывался. Гитлеровское начальство тоже ело и пило. Надо сказать, они не производили впечатление сумасшедших… Когда пили кофе, шел салонный разговор, как полагается дипломатам. Риббентроп, бывший виноторговец, говорил о марках вин, расспрашивал о Массандре… Гитлер играл и пытался произвести впечатление на меня. Когда нас фотографировали, Гитлер меня обнял одной рукой…»[267]
Затем состоялась беседа. Молотов описывал логику переговоров: «А во второй нашей беседе я перешел к своим делам. Вот вы, мол, нам хорошие страны предлагаете, но, когда в 1939 году к нам приезжал Риббентроп, мы достигли договоренности, что наши границы должны быть спокойными и ни в Финляндии, ни в Румынии никаких чужих воинских подразделений не должно быть, а вы держите там войска! Он: “Это мелочи”… “Как же мы с вами можем говорить о крупных вопросах, когда по второстепенным не можем договориться действовать согласованно?” Он — свое, я — свое. Начал нервничать. Я — настойчиво, в общем, я его допек»[268].
Переводчик Шмидт отметил, что во второй беседе Молотов стал «очень активным. Вопросы обрушивались на Гитлера один за другим. При мне никто из иностранцев с ним так не говорил». Шмидт считал, что, если бы кто-то другой заговорил с Гитлером подобным образом, фюрер вскочил бы с места и хлопнул бы дверью. Но тут Гитлер был «сама кротость и вежливость», говорил тоном чуть ли не извиняющимся[269].
Гитлер:
— Для меня ясно, что эти вопросы ничтожны и смешны в сравнении с той огромной работой в будущем, которая предстоит. Я не вижу, чтобы Финляндия могла причинить большое беспокойство Советскому Союзу. Мы сейчас говорим о теоретической проблеме, в то время как начинает разрушаться огромная империя в 40 миллионов
