Картинные девушки. Музы и художники: от Веласкеса до Анатолия Зверева - Анна Александровна Матвеева
23 сентября 1839 года приказом Академии художеств Айвазовский получил звание художника 1-й степени и был заочно награждён шпагой, а спустя полгода наконец командирован за границу – Италия действительно никуда не делась.
Берлин, Дрезден, Вена, Триест – и долгожданная Венеция, город на воде, город, о котором Айвазовский мечтал особенно: здесь, в монастыре святого Лазаря, жил его любимый брат Саргис, с которым они не виделись с детства. Он теперь, впрочем, брат Габриэль – монах и уважаемый писатель, работающий над историческими сочинениями.
Каким монах увидел брата?
Ивану Константиновичу исполнилось 23 года. Он хорош собой, если верить замечательному портрету кисти Алексея Тыранова (1841, Государственная Третьяковская галерея, Москва; далее – Третьяковская галерея). Умное, благородное лицо, внимательный взгляд, доброжелательная улыбка – и вместе с тем ясно переданное ощущение сложной натуры, человека, умеющего скрывать истинные чувства. И у такого вот мужчины – никаких романов, помолвок, никаких женщин? Он-то не монах, в отличие от старшего брата. Затяжное «одиночество» красивого молодого художника, уже так много добившегося, будет беспокоить и семью, и петербургских кумушек – возможно, в утешение им всем появилась легенда о романе Айвазовского и знаменитой итальянской балерины Марии Тальони: никто не знает в точности, был ли этот роман в реальности, но вот Тальони существовала в самом деле. По одной из версий, Мария и Иван встретились как раз-таки в Венеции, по другой – в Петербурге, во время успешных гастролей балерины.
Начинаешь пересказывать эту историю – и вновь чувствуешь на затылке горячее дыхание очередного голливудского сценариста! И так во всём, что касается Айвазовского: любой жизненный изгиб судьбы его непременно украшен легендой, как полотно – личной подписью. Всё и всегда как-то уж слишком красиво, даже порой слащаво…
Итак, Мария Тальони была представительницей знаменитой балетной династии, а славу ей, помимо прочих очевидных талантов, принесло нововведение в танцевальную моду – она первой из всех вышла на сцену в лёгком платье, без парика и тяжёлого грима, а также окончательно «узаконила» пуанты[42]. Красавицей Тальони не была, но это никого, включая её саму, не волновало. Она блистала в «Сильфиде», гастролировала чуть ли не по всему свету и была старше Айвазовского на 13 лет. В Петербург дива прибыла осенью 1837 года – все билеты на её представления были раскуплены заранее. По легенде, карета, в которой ехала Тальони, случайно сбила молодого скромного юношу – все уже, конечно, догадались, что это был не кто иной, как Айвазовский. Мария, преисполнившись сочувствия и раскаяния, приказала загрузить пострадавшего в экипаж, отвезла домой и прислала ему потом дефицитные билеты на «Сильфиду». Затем предсказуемо последовал страстный роман, который как раз и продолжился в Венеции – Айвазовский будто бы сделал балерине предложение, но она отказала ему, вручив, прямо как Золушка, розовую балетную туфельку. Дескать, эта туфелька – символ преданности искусству, «она растоптала мою любовь к вам», а потому давайте расстанемся добрыми друзьями. Вместе с туфелькой художник получил букетик ландышей – любимых цветов Марии (если кто не знает, ядовитых). Происходило это всё на Вербное воскресенье. Дальше – больше. Айвазовский свято хранил туфельку Марии всю свою жизнь, и каждое Вербное воскресенье один и тот же посыльный (в разных версиях мифа – старик или таинственная дама) доставлял ему букетик ландышей, скрывая имя дарителя. Так продолжалось до самой смерти Айвазовского, уже когда самой Тальони давно не было в живых. Вот такая легенда – чудовищно безвкусная, но в стиле эпохи.
Чисто теоретически Мария Тальони и Айвазовский могли быть знакомы, хотя вращались они всё-таки в разных кругах. Мария была замужем за графом де Вуазеном и родила от него дочь, в России у неё завязался страстный роман с русским князем Александром Васильевичем Трубецким, от него родился сын (князь был не промах и спустя годы женился на дочери Тальони от Вуазена). При этом Тальони не оставляла сцены, а когда пришлось это сделать по возрасту, стала балетным педагогом Парижской оперы. Сложно найти в этом крайне запутанном жизненном орнаменте место ещё и для Айвазовского, тем более что об их связи нет ни одного документального свидетельства, за исключением крайне сомнительного – картины «Вид Венеции со стороны Лидо (1855, Харьковский художественный музей). Считается, что Иван Константинович спустя годы запечатлел здесь себя и Марию во время романтической прогулки в гондоле, – но узнать в этой паре Айвазовского и Тальони можно лишь с известной натяжкой. Скорее всего, приторная до тошноты история любви была выдумана, чтобы успокоить публику, почему Иван Константинович так долго пребывает без женского общества. Возможно ли, что выдумал её сам Иван Константинович? На этот вопрос нет ответа.
Мария Тальони скончалась в Марселе, в возрасте 79 лет. На её надгробном памятнике была сделана трогательная надпись: «Земля, не дави на неё слишком сильно, ведь она так легко ступала по тебе».
Художник и гувернантка
Иных художников ведут за собой любовь и страсть к женщине, но некоторым достаточно постоянно видеть вечный источник вдохновения – море! Чёрное, Балтийское, теперь вот ещё Неаполитанский залив… Фортуна (тоже, между прочим, женского рода), верная, как пёс, следила за тем, чтобы даже неудачи оборачивались выгодами. Когда прошёл слух, что художник погиб во время шторма, цены на его картины взлетели до небес. Когда в Риме начали критиковать его полотно «Хаос. Сотворение мира» (1841, Музей армянской конгрегации мхитаристов, Венеция, Остров Святого Лазаря) за неподобающее изображение библейского сюжета, папа Григорий XVI приобрёл эту работу для галереи Ватикана и наградил Айвазовского золотой медалью. Гоголь, с которым Айвазовский подружится в Италии, рассмеётся: «Исполать тебе, Ваня! Пришёл ты, маленький человек, с берегов далёкой Невы в Рим и сразу поднял хаос в Ватикане!»
Позднее галерея Уффици попросит Айвазовского написать автопортрет для собственной коллекции – честь, которой удостаиваются лучшие из лучших художников, и Иван Константинович, используя зеркало, выполнит эту работу (1874). Ему будут рукоплескать Париж и Константинополь, «Девятый вал» (1850, Русский музей) войдёт в список главных шедевров отечественной живописи, а золотых медалей, орденов, титулов и мундиров будет столько, что хватило бы сотне художников. Даже Павел Третьяков, в целом настороженно относившийся к творчеству Айвазовского, считавший его, как мы бы сейчас сказали, «попсовым», приобретёт для своей галереи «Радугу» и «Чёрное море»[43]. Но всё это случится в будущем, пусть и не столь отдалённом. А пока что 27-летний Иван Айвазовский возвращается после четырёхлетнего отсутствия в Россию – за это время он написал около 80
