90 лет своим путём. Воспоминания и размышления о прошлом, настоящем и будущем - Михаил Иванович Сетров
Университет и новые друзья
Поступление в университет было для меня большой радостью. На философском факультете (где существовали секции психологии, физики, химии, биологии и кибернетики) меня за мои четвёрки на приёмной комиссии определили в секцию психологии, как тогда наименее престижную, хотя я хотел быть в биологической. Но студенты биологической почему-то разбежались по другим секциям, в том числе и в психологическую, а в биологической никого не осталось. По моей просьбе, меня в неё перевели, и она сохранилась, но я в ней оказался единственным студентом. Лекции по биологической специализации мне читали одному. Так что мы с Леонтием Евменовичем Ходьковым шли на скамейку Менделеевской улицы (фактически, бульвара) – тогда еще было тепло, и он мне читал общую биологию одному. Ходьков был кандидатом биологических наук, селекционером, доцентом, и мы с ним просто сдружились, а вскоре, помогая ему в научной работе, я тоже стал селекционером. И у меня даже появился свой штамп голозёрного безостого ячменя, поименованный ГБ–2. На первой сессии был только один экзамен по общей биологии (остальные зачёты), и я, конечно, получил пятёрку, что давало право на повышенную стипендию. Повышение было пустяковым – вместо 290 рублей теперь 400. Надо было прирабатывать, и Леонтий Евменович оформил меня сотрудником на экспериментальном участке, что на Карельском перешейке в деревушке Шушино. Сотрудниками были только он и я. Там выращивались новые сорта голозёрного безостого ячменя. Зарплата невысокая – всего 400 рублей, и только летом, но всё же прибавка к стипендии. Жил я в большом финском доме около участка, потом привёз и Любу, и мы с ней собирали землянику, а позже, к осени, и чернику.
После начала кукурузной эпопеи колхозам и совхозам было предложено сеять кукурузу. Но поля-то оставались всё те же, пришлось её выращивать вместо картошки. Проблему решали пока экспериментально, выращивая картошку среди кукурузы. Эти эксперименты мы стали проводить на одном из участков совхоза Петровский, что тоже на Карельском перешейке у станции Петеярви. Участок находился у деревни Ольховка возле большого озера Суходольское, и мы «базировались» в одном из её свободных финских домов. Рядом в лесу было много грибов и черники, а я на озере пытался ловить рыбу, но рыбы было мало – выловили браконьеры сетями. Эксперимент заведомо не удался, потому что мощные корни кукурузы подавляли рост картошки. Но это всё же надо было выяснить. Что мы и сделали.
Мои занятия по биологическому циклу проходили на биофаке. Здесь среди преподавателей выделялся доктор наук, заслуженный учёный Кирилл Михайлович Завадский, он читал курс дарвинизма. На одном из занятий я снахальничал и сделал замечание профессору, поправив его. Он рассказывал нам о сути сформированной им системы уровней строения живого – от вируса до высших животных и их биоценозов. Когда он перешёл от строения живого на уровне клетки к организму (так было в его схеме), я заметил, что клетка тоже ведь является организмом и, как и многоклеточный организм, самостоятельно входит в популяцию. Профессор хмыкнул, но ничего не сказал, как бы не заметив замечания нахального студента. Но вскоре стал моим куратором в биологии, а с замечанием он согласился только на защите моей докторской диссертации, будучи моим оппонентом. Я остаюсь благодарным Кириллу Михайловичу в том, что это он подвиг меня на создание собственной системы уровней организации живого, постепенно переросшей в «Генеральный план Мироздания», или Пятую версию Научной картины Мира. Мы, как и все студенты, осенью ездили копать картошку (вероятно, я её накопал «на всю оставшуюся жизнь»). Запомнилась первая такая поездка.
Наш курс оказался в совхозе Кирилловском. Через неделю Люба сообщила, что хочет ко мне приехать, и назначила день. В этот день я на коне (совхоз разрешил) поехал на остановку автобуса к выборгскому шоссе (около 10 километров), гордо прогарцевав перед своими товарищами. Но Люба не приехала – она приболела. Меня за пропущенный день работы заставили поработать на кухне. На обед должна быть опять манная каша – совхоз нас ею заморил, тем более что она всегда оказывалась пригорелой. Девчонки-поварихи оправдывались тем, что котёл слишком большой, но они просто оказались лентяйками. Я заставил кашу при варке постоянно мешать, а потом добавить, как и положено, сахар и масло. Попробовав вечером кашу, ребята стали кричать: «Сетрова поваром!»
Другим запомнившимся и несколько смешным случаем было то, что нас попросили погрузить в кузова машин приготовленных для сдачи бычков. Бычки подниматься не хотели, упрямились (кому же интересно ехать на бойню). Тут выступил большой выпендрёжник мой друг Генка Суходольский, заявив, что знает, как их погрузить, и стал упиравшемуся на помосте бычку крутить хвост. Тот сопротивлялся своим методом, и окатил бедного Гену мощной струёй, который весь оказался в жидком помёте. Мне было смешно и жаль горделивого Гену, хотя вокруг все не столько сочувствовали, сколько смеялись. Он, между прочим, сделал хорошую карьеру, став деканом психологического факультета, перейдя с биологического цикла на моё место в психологический. И не без его инициативы в университете был организован этот факультет.
Мне, конечно, запомнился случай, когда меня неожиданно поддержал весь курс. Это было при чтении женщины-доцентом экономического факультета (этот факультет закончил и В. В. Путин) курса социалистической политэкономии. Её лекции, воспользовавшись свободным расписанием, я не посещал, и, видимо, потому она мне поставила на экзамене двойку. Узнав это, мои товарищи возмутились и всем курсом (сорок человек) пошли на экономический факультет (он был рядом по тому же
