90 лет своим путём. Воспоминания и размышления о прошлом, настоящем и будущем - Михаил Иванович Сетров
В клубе же я встретил девушку, в которую влюбился. Кажется, она тоже обращала на меня внимание, но романа у нас не получилось. С приходом Хрущёва последовало сокращение армии и сроков службы, назревала скорая демобилизация, так что роман всё равно был бы коротким. Меня смущало и то, что она дочь капитана, а я только рядовой. Стихи для «капитанской дочки» всё же написал, хотя ей так и не вручил. Они были короткими:
Сорвал я лилию-цветок,
Хотел прижаться к ней губами,
Но каждый нежный лепесток
Свернулся вдруг, сверкнув слезами.
Спросил я лилию тогда:
Зачем стыдиться поцелуя,
Ведь, право, счастья никогда
В другом цветке не отыщу я?
Но не раскрыл цветок венка,
И горечь в сердце велика.
Путь домой и в университет
Вскоре меня, как и многих других, демобилизовали. Возвращаться в «Европу» нам предложили опять же в товарных вагонах, и ехать домой пришлось бы целый месяц. Но был близок Новый год, и хотелось поспеть к нему, поэтому решил пробираться зайцем в пассажирских поездах. У меня это получилось, поскольку проводницы были милостивы к несчастному солдатику, находили место, хотя бы и на багажной полке, и даже бесплатно поили чаем. К Новому году я домой всё же успел и был встречен, как положено, со всей любовью. Но долго отдыхать не приходилось – нужно было искать работу. Решил стать квалифицированным рабочим и закончить десятилетку, чтобы потом поступить в вуз. Работу в качестве ученика фрезеровщика нашёл на старинном военном заводе «Арсенал», создававшем ещё до революции корабельную артиллерию. Завод был огромным, находился недалеко от Финляндского вокзала, а его корпуса располагались (и располагаются до сих пор) по обе стороны Комсомольской улицы, растянувшись на несколько кварталов. Цех и его проходная выходили прямо на эту улицу. А сразу же напротив, в здании такого же кирпичного цвета, находилась средняя вечерняя школа завода, куда я и поступил в десятый класс. В огромном цеху, по размеру подобному заводу средней величины, меня как ученика фрезеровщика определили к молодому, но опытному рабочему. Освоил станок быстро и уже работал на нём сам, а «учитель» отдыхал рядом, покуривая. За проездом, по которому курсировала симпатичная, понравившаяся мне девушка на электрокаре, работал токарь, дочищавший нами обрабатываемые детали странного вида, назначение которых мы не знали. Он периодически вынимал из железного шкафчика бутылку водки и прикладывался к ней. Я удивлялся тому, что это он делал не скрываясь, а начальство этого как бы не замечало. Мне сказали, что ему всё прощается потому, что он большой спец и на качество его работы бутылка не влияет. Вскоре мне дали свой станок, и я стал обрабатывать те же детали рядом со своим обучающим. Правда, обучение заключалось лишь в том, что он однажды показал, как закреплять деталь, вставлять резец, что в детали прорезать и на какую глубину, а потом он в мою работу не вмешивался, что меня устраивало. Обучение должно было длиться 9 месяцев, но через полгода мне присвоили второй разряд, и я стал работать совсем самостоятельно.
Даже ещё числясь учеником, я получал 900 рублей, т. е. втрое больше, чем моя мать-лифтёр, и на сто рублей больше, чем тогда была ставка милиционера. Ну а уж став самостоятельным рабочим, зарабатывал до полутора тысяч рублей. Оплата была сдельной, и я решил увеличить «выпуск продукции». Всегда удивлялся, что наша фреза вращается очень медленно, и попробовал увеличить её обороты: работа пошла быстрее, а прорезь стала чище, так что моему соседу-слесарю там и делать было нечего. Ещё прибавил обороты фрезы, сменив резец на более мощный, и работа пошла еще быстрей. К вечеру у меня около станка была гора обработанных деталей. Но пришёл мастер и обругал меня: «Ишь, стахановец! Будто мы это без тебя не знали. Сократи обороты и работай как прежде». Я был удивлён, но вынужден был уменьшить обороты фрезы. Как потом я узнал, такая установка была дана «свыше» начальником цеха. Дескать, поскольку деталь в производстве новая, на её освоение даётся год и к его концу нужно увеличить её производство на пять процентов, не более и не менее. Я считал это абсурдом, но мне опять же объяснили, что агрегатов, куда входит эта деталь, будет лишь энное количество, соответственно и данных деталей будет нужно только такое же количество. Это, конечно, была бюрократическая софистика, поскольку нержавеющие детали могли храниться любое время, а станки выполняли бы другие заказы. Но другие заказы начальству не нужны – это просто лишние хлопоты.
В цехе работало около 300 человек, из них, несомненно, не менее ста человек были комсомольского возраста, но при наличии парткома в цехе не было комсомольской организации. Секретарь парткома, симпатичный пожилой мужчина, попросил меня организовать комсомольскую организацию и стать её секретарём. Это было трудное дело: выяснить, кто из молодых людей является комсомольцем, а кто хочет им стать. При опросе обнаружились и те, и другие. В конце концов возникла организация с 50 членами. Организацией были обнаружены различные виды ущемления интересов молодых работников, как в условиях работы, так и в зарплате. Мы старались восстановить справедливость относительно молодёжи в этих вопросах; создали стенную газету, наглядно отражающую подобные вопросы, боролись с пьянством, ставя коллектив цеха в известность о фактах такого рода и всех негативных случаях в цехе. Нашлись и художники-карикатуристы, они делали газету более интересной и наглядной. Некоторые статейки и «обнародованные» факты перепечатывала газета завода, где я опубликовал и свои рассказы времён моей военной службы.
Домой я обычно возвращался поздно, поскольку вечером находился в школе. Там у меня случилось неприятное происшествие. Однажды директриса школы ворвалась в класс и грубо, с истерикой, потребовала от меня выйти
