90 лет своим путём. Воспоминания и размышления о прошлом, настоящем и будущем - Михаил Иванович Сетров
От нашего цеха требовали предложить рабочего кандидатом в депутаты райсовета. Директор цеха предложил меня, но парторг возразил, что, дескать, Сетров нужен цеху, и кандидатом в депутаты послали одну из моих продвинутых комсомолок. В работе у меня тоже произошли изменения: меня определили в сборочный отдел цеха обкатчиком лебёдок, служащих для поворота корабельных орудий. Работа была более престижной, более интересной и лучше оплачиваемой.
Но весной я закончил десятый класс и решил, как и планировал раньше, поступать в университет. И несколько необдуманно подал заявление об увольнении. Парторг сетовал по поводу потери «кадра», но возразить ничего не мог: «учёба – святое дело!» Но учёба в этом году не получилась. Как будущий писатель, я решил поступить на журналистский факультет университета. Русский язык и литературу я сдал на хорошо, а вот на любимой мной истории провалился. Парадокс заключался в том, что мне попался вопрос по двадцатому съезду КПСС, о котором я в цеху комсомольцам сам рассказывал, и поэтому его знал хорошо. Но экзаменаторы задавали вопросы, малозначимые для сути дела, например, сколько на съезде было делегатов, сколько проголосовало за резолюцию и тому подобное, явно пытаясь меня завалить (нужно было пропустить лишь определённое число абитуриентов при большом конкурсе на поступление в университет). Сказывался механический характер отбора, так что проходили по конкурсу «зубрилы», а реальные способности никак не просматривались. Ведь вот я уже был почти готовым журналистом, пишущим и даже печатающим свои рассказы и очерки, но остался «за бортом».
Люба и я после свадьбы
Люба, её племянница Наташа, Ольга Фёдоровна и Пётр Тимофеевич в доме на Лермонтовском проспекте
Пришлось вновь искать работу, и я нашёл её на заводе «Геологоприбор», что было мне ближе. Да и завод находился недалеко от дома – на улице Гоголя. Но там работали автоматы, штамповавшие детали для приборов: работа была чисто механической и потому неинтересной. Вскоре уволился и поступил страховым агентом Госстраха в Куйбышевском районе. Здесь районный комитет комсомола мне опять «влепил» выговор за «отрыв от коллектива». А мой странный, на первый взгляд, выбор новой профессии мотивировался желанием получить более глубокие знания людей, необходимые будущему писателю. И действительно, я убедился, что эта профессия позволяет глубже заглянуть в души людей, в их характер. Так, зайдя в одну из квартир, которые я посещал с предложением застраховать имущество или жизнь, и узнав, кем является её хозяйка, удивился скудности жилья директора магазина. Та уловила мой удивлённый взгляд и сказала: «Что, скромно живу? Да, так, и это потому, что не ворую».
Продолжая работать в Госстрахе, осенью поступил на университетские курсы подготовки к поступлению на философский факультет университета. Новый выбор факультета опять же определялся интересами будущей писательской работы, как более глубокого понимания вещей. Я вовсе не собирался быть учёным-философом, не думал об этом. И здесь, на курсах, я нашел свою «судьбу»: рядом со мной сидела скромная, тихая и симпатичная девочка, которая мне нравилась и которую я полюбил. Мы с ней общались и вне курсов и уже так тесно, что стали целоваться. Вступительные экзамены в университет я преодолел, хотя только на «четвёрки», а она снова не прошла. Как потом она мне говорила, она боялась, что моя дружба с «провалившейся» девицей закончится. Но тесная дружба продолжалась, и в честь её мной были сочинены не только стихи, но и целая поэма-сказка о молодом охотнике, влюбившимся в лань, которая оказалась заворожённой девушкой-красавицей. Текст поэмы был, к сожалению, утрачен, и я помню только несколько строф.
Через кручи скал, лесные дебри,
Сквозь кусты, чьи иглы словно стрелы,
Где проходят только злые вепри,
Шёл охотник, молодой и смелый.
Вдаль глядит пытливыми глазами,
Полный нетерпенья и надежды,
Но опять над синими горами
Занимался день как прежде.
Звонко пел ручей, стремясь в долину,
Солнце ласково заглядывало в очи,
Горный дуб, к нему склонясь вершиной,
Прошептал листвой: «Чего ж ты хочешь?
Всё твоё, земля не оскудеет,
Сын любимый матери-природы,
Для тебя прохладой ветер веет,
Для тебя закаты и восходы!»
Не ответил на слова привета,
Полный нетерпенья и надежды,
Словно там, за синей далью где-то,
Ту желанную его увидят вежды.
У ручья под серою скалою
Отдохнуть решил он на закате,
Только слышит вдруг он за спиною
Чей-то вздох и плеск упавших капель.
Оглянулся юноша и видит
Лань живую с грустными глазами.
Искрами сверкая в бликах света,
Капли с нежных губ её стекали.
Только звонко стукнули копыта,
Лань исчезла эхом в отдаленье…
Но тоска охотником забыта —
Он нашёл предмет своих стремлений.
Дальше стихи не помню, да и запомнившиеся не во всём точны. Конец сказки, конечно, хороший: юноша, устремившись за ланью, увидел ограду, за которой были деревянные хоромы, как дворец. На дворе стояла девушка, в которой он по глазам узнал встреченную лань, а на балконе – её мать. Юноша позвал девушку, но мать возразила. Помню двустишие:
Ты смущаешь дочь – она моя отрада,
У неё всё есть, и нам тебя не надо!
Но девушка, превратившись в лань, убежала за юношей. Такая вот любовная сказка, в которой как бы подразумевались я – охотник и моя лань – Люба.
Свадьбу мы справили осенью. На ней были все мои друзья по курсу, и они нам подарили кофейный сервиз с надписью на
