Война короля Карла I. Великий мятеж: переход от монархии к республике. 1641–1647 - Сесили Вероника Веджвуд
Когда в середине июля к ней в Париж прибыл принц Уэльский, короля охватила новая тревога. Вдруг его жена со своими своевольными советниками попытается спасти его против его воли и именем своего сына согласится пойти на уступки, от которых отказывался он сам. Карл обратился к тем, кто окружал принца. Он отправил сопровождавшему принца лорду Калпеперу, Джеку Эшбернему и доверенному слуге королевы Джермину такой приказ, которого они, по его мнению, не могли ослушаться. «Я заклинаю вас вашей незапятнанной преданностью, всем, что вы любите, всем, что вам дорого, что никакие угрозы, никакие опасения относительно моей личной безопасности не должны заставить вас ни на йоту отступить от любых основ, имеющих отношение к власти, для которой рожден [мой сын]. Я уже осознал, что мне, вероятно, предстоит претерпеть, и с Божьей милостью встречу это с подобающей мне твердостью. Единственное утешение, которое я желаю получить от вас и на которое я справедливо могу надеяться, – это заверение, что мое дело не закончится моим несчастьем и что неуместная жалось ко мне не причинит ущерб правам моего сына». Двумя главными пунктами, в которых король никогда не пошел бы на уступки, были контроль над милицией и управление церковью. Причем из них управление церковью было более важным, «потому что церковные кафедры управляют людьми вернее, чем меч».
Решимость короля ни на йоту не уступать пресвитерианству была не просто прихотью, не капризным предпочтением одной доктрины перед другой. Он твердо и справедливо верил, что пресвитерианское управление церковью несравнимо с сакральной властью, которой Бог наделил короля. Находясь в Ньюкасле среди шотландцев, Карл впервые за всю свою жизнь был окружен такими же фанатичными людьми, как он сам, не имея возможности ни сбежать, ни отдохнуть от их общества. Впервые в жизни он с ужасающей ясностью увидел, что может случиться с королем, помазанником Божьим, оказавшимся в одиночестве среди врагов. Он еще не ждал и не предвидел, что заплатит за свои убеждения жизнью, поскольку по натуре был слишком непостоянным и оптимистичным, чтобы позволить такой мысли всерьез завладеть собой. Но в дальнейшем стал рассматривать это как одну из возможностей.
30 июля 1646 г., через неделю после того, как он, тщательно зашифровав это послание, тайком отправил его, в Ньюкасл прибыли уполномоченные от парламента во главе с графом Пемброком. Карл выслушал условия, которые задолго до этого решил отвергнуть, и спросил, имеют ли уполномоченные право обсуждать их. Они ответили, что имеют право только отвезти назад его ответ. «Это мог бы сделать и простой герольд», – сказал король, бросив неприязненный взгляд на перевертыша Пемброка и его помпезную делегацию.
Шотландцы, верные своим союзническим обязательствам, убеждали его принять условия, причем канцлер Лоудун использовал весьма откровенные выражения, которые только теперь стали привычными для Карла. Если откажетесь принять эти условия, уверял Лоудун, «вы потеряете всех своих друзей в парламенте, потеряете Сити и всю страну. Англия встанет против вас, как один человек. Они… свергнут вас и учредят другое правительство. Они заставят нас выдать вас им». Вот в чем была реальная опасность. Лоудун продолжил: «Если вы из-за своего упрямства потеряете Англию, то не сможете приехать в Шотландию и царствовать там». Переходя от угроз к убеждению, он сказал королю, что в предложенном договоре, конечно, есть вещи, которые не нравятся шотландцам, но в интересах мира люди должны забыть о своих разногласиях.
Карл хорошо понимал, что шотландцам не нравятся все условия договора. Но ошибся, полагая, что они не нравятся им настолько, чтобы они в конечном счете порвали с парламентом и встали на его сторону. Слова Лоудуна, что его могут выдать англичанам, он воспринял как пустую угрозу, призванную напугать его и вынудить в качестве платы за помощь шотландцев принять Ковенант. На предложение парламента король ответил отказом, слегка замаскированным под просьбу об отсрочке, и, когда шотландские представители в Лондоне, получив его ответ, заявили о своей готовности вывести армию и передать короля парламенту, он по-прежнему был уверен (не совсем безосновательно), что это всего лишь политика намеренного шантажа с целью заставить его уступить их желаниям. У него по-прежнему имелись собственные планы. Он отправил своим друзьям в Париже послание с просьбой поддержать его ирландский прожект и, возможно, придумать для него план бегства, велел Аргайлу и Лоудуну ехать в Вестминстер и уговорить англичан изменить их условия, послал Гамильтона в Эдинбург, чтобы он посмотрел, нельзя ли убедить Комитет сословий принять от него не полное, а частичное признание Ковенанта. Но все это были лишь уловки, чтобы потянуть время.
Избавленный на время от тех, кто больше всего досаждал ему спорами, король выглядел спокойным. Он играл в шахматы (Карлу всегда нравилась эта игра) с теми, кто ему прислуживал, и с удовольствием читал новости, присланные из Лондона постоянным шотландским представителем графом Лодердейлом, который сообщал о растущей враждебности к пресвитерианской партии. Короля это радовало. Стоит этой враждебности усилиться еще немного – и шотландцам придется встать на его сторону против индепендентов независимо от того, примет он Ковенант или нет.
На самом деле отказ, который подразумевался в ответе короля, был встречен в Вестминстере со смешанными чувствами, отразившимися в анекдоте, ходившем спустя несколько лет. Парламентарий-пресвитерианец, встретив своего коллегу-индепендента, в смятении восклицает: «Что с нами будет теперь, когда король отказался?!» На что тот отвечает: «Нет, что было бы с нами, если бы он согласился?» В течение всего лета напряженность между индепендентами и пресвитерианцами росла. Теперь самый непримиримый раскол в Англии был не между королем и парламентом, не между кавалерами и «круглоголовыми», а между сектантами и их оппонентами.
IV
Сектанты, как уже отмечал доктор Бейли, были обеспокоены дальнейшим претворением в жизнь и сохранением своего идеала, который, по мнению Бейли и шотландцев в целом, представлял собой «ужасающую свободу». В погоне за этим идеалом они хотели «утвердиться в каком-то новом народном правительстве». Они хотели этого так же сильно – если не сильнее, – как заключить справедливый мир с королем.
Всю ту весну и лето Лондон будоражили их действия, а парламент разрывался между их сторонниками во главе с Вейном и Кромвелем и более консервативной партией, возглавляемой Дензилом Холлесом. Холлесу было столько же лет, сколько Кромвелю, и за плечами у него лежала долгая карьера парламентария. Его отец граф Клэр получил свой титул от короля Джеймса I за 15 000 фунтов. Дензил, его младший
