Флэпперы. Роковые женщины ревущих 1920-х - Джудит Макрелл
Свадьба Нэнси и Сидни была классическим бракосочетанием военного времени. Они познакомились в начале 1916 года: Сидни вернулся в Англию восстанавливаться от ранения, полученного в битве при Галлиполи. На его спокойном лице с правильными чертами совсем не осталось следа увиденного и пережитого на войне; многим женщинам, что вились вокруг него в то время, он казался образцовым офицером и джентльменом.
Нэнси же обычно привлекали мужчины более экстравагантные – поэты, иностранцы, негодяи. Но Сидни появился в ее жизни в момент, когда его чисто британская солидность казалась необычайно притягательной. Первые годы войны сильно повлияли на Нэнси. Как Диана, она пережила гибель нескольких близких друзей; как Диана, отдалась тогдашнему лондонскому безудержному фатализму. Но Нэнси была моложе Дианы на три с половиной года; ее эмоции были более неустойчивыми, а бунт против взрослого мира – более яростным. Сатурналии военного времени, «безумные вечеринки до поздней ночи… кутеж в “Рояль Брассери” с пьяными поэтами и ребятами на побывке», – все это затянуло ее с головой, и в отличие от Дианы, ей было гораздо сложнее себя контролировать. После пирушек в «Фице» – так она называла свою квартиру в Фицровии – она непременно просыпалась в объятиях незнакомого мужчины и не помнила, что пила накануне и чем занималась.
Одним июльским утром в 1916 году Диана и Дафф зашли в «Фиц» и обнаружили Нэнси в «довольно неприглядном виде» после вчерашней вечеринки. Диана испытала «отвращение и грусть», и тогда Нэнси сама поняла, что ей нужно спасаться. Пускай Сидни не интересовался книжками, которые она читала, пускай у него не было ничего общего с ее друзьями, его плечо казалось надежным, а ей хотелось отдохнуть от хаоса, которым она сама себя окружила.
С его появлением у нее также возникла возможность сбежать от матери, которая хоть и не приставляла к ней компаньонок, как герцогиня Ратленд, все же была властной и многое ей запрещала. Нэнси предоставляли большую самостоятельность, что было редкостью в те дни, зато леди Кунард контролировала ее финансы и давала ей денег, только если Нэнси слушалась: притворялась примерной дочкой на званых ужинах и в опере и делала вид, что внемлет, когда Мод пускалась перечислять ее изъяны, причем это случалось регулярно.
А изъянов, по мнению Мод, у Нэнси было немало: та часто убегала в свою грязную маленькую квартирку; у нее были странные идеи и экстравагантный внешний вид. Сама леди Кунард отличалась щепетильностью в вопросах моды и стиля и вздрагивала всякий раз, когда Нэнси входила в гостиную в мужском жилете, напудренная добела и с кроваво-красными губами.
К восемнадцати годам Нэнси мечтала уехать из дома. Ей не приходило в голову, что можно вызваться работать медсестрой, как сделала Диана. Она уже знала, что хочет быть поэтессой, и решила, что жизнь медсестры со строгим распорядком ей не подходит. Единственной возможностью сбежать был самый традиционный путь – брак. Если она выйдет замуж, родители будут вынуждены выделить ей деньги; у нее появится свой дом, где она сможет писать стихи, принимать гостей и беспрепятственно предаваться мечтам.
Бедняга Сидни Фэрберн оказался частью этого плана почти случайно. И хотя у Нэнси бывали моменты прояснения, когда она понимала, что «поступает по-идиотски», Сидни сулил ей долгожданное освобождение, и искушение было слишком велико. «Шла война, – писала она в дневнике. – Я сделала это, согласилась на это, чтобы сбежать от Ее Светлости и поселиться отдельно».
Мать была недовольна ее выбором, но тем лишь укрепила рвение Нэнси. Мод надеялась на более блестящую партию для дочери; как и герцогиня Ратленд, она метила чуть ли не на принца Уэльского. Но ею двигали не только эгоистичные побуждения: она боялась, что Сидни и ее дочь катастрофически друг другу не подходят. Близилась свадьба, и Мод попыталась как можно деликатнее расспросить Нэнси, хочет ли та на самом деле выходить за Сидни. Однако в прессе уже появились сообщения о неожиданной помолвке мистера Сидни Фэрберна, офицера Королевского гусарского корпуса, «одного из самых импозантных в своем полку», и мисс Нэнси Кунард, «единственной дочери чрезвычайно состоятельных родителей и одной из самых завидных невест этого сезона». Так 15 ноября 1916 года странное сочетание чести и упрямства привело Нэнси к алтарю.
Уже потом, сквозь годы накопившегося недовольства, она описывала прожитые с Сидни двадцать месяцев как «ненавистное время» и мрачную «цезуру» [31] в ее жизни. В первые недели брака, пока они ходили в гости к друзьям и путешествовали, пропасть между ними ощущалась не так сильно. Но к лету 1918 года, когда нога Сидни зажила и он смог вернуться на войну, Нэнси уже с трудом терпела его общество. Постоянные разговоры о войне и спорте действовали ей на нервы; ее раздражали его армейские приятели, постоянно торчавшие в гостиной их маленького дома в Мейфэре. Она ощущала себя еще более несвободной, чем в доме матери. У нее не получалось сосредоточиться на писательстве, и она никак не могла изменить ситуацию, поскольку не обладала должными навыками. По природе она была несдержанной, чуть что лезла в бутылку, а в детстве у нее перед глазами не было примера мирного сосуществования двух людей, идущих на взаимные уступки. Единственная дочь в семье, где родители почти не жили вместе, Нэнси не представляла, как налаживать отношения в браке. Она умела лишь одно – убегать.
Ее родители познакомились в Нью-Йорке в 1895 году; сэр Бейч приехал в Америку искать богатую и фертильную жену-американку. К тому времени ему исполнилось сорок три года, и он испытывал необходимость в наследнике, которому можно было бы передать управление Невилл-Холтом – великолепным поместьем в Лестершире, унаследованным от деда, корабельного магната Сэмюэла Кунарда. Сэр Бейч вел спокойную загородную жизнь, увлекался лошадьми и занимался своими хобби, но так и не встретил подходящую спутницу жизни. Вместе с тем расходы на содержание Невилл-Холта росли с каждым годом, и он решил последовать примеру многих британских аристократов и обменять свой титул на американские
