Евреи в России: XIX век - Генрих Борисович Слиозберг
Распоряжение остатками не подлежало контрольной отчетности государственного контроля, так как они не поступали в казначейство как государственное достояние. Хозяином их было еврейское общество; но в законе не было определено, кто составляет это «еврейское общество», в каком порядке его представительство должно осуществляться, и поэтому в деле остатков коробочного сбора царил полный произвол, приводивший к тому, что остатками этими евреи тогда не распоряжались и на еврейскую потребу они не шли. Только путем энергичных настояний мне впоследствии удавалось добиваться в отдельных случаях ассигнований на общественные надобности из этих остатков по отдельным губерниям. Впрочем, и об этом вопросе мне придется еще говорить впоследствии. Но я должен здесь же указать на то, что остатки, в депозитах губернских правлений, оказались плохо лежащими. Из этих сумм брались деньги без участия еврейских обществ, заимообразно, и на устройство женских гимназий, и на командировки чиновников, и на устройство шоссе и тому подобные надобности, далекие от еврейских общественных потребностей. Я никогда не слышал и не видел документов о возврате заимообразно взятых остатков по всей черте оседлости, где действовали коробочные сборы. По моей инициативе хозяйственный департамент потребовал сведения от губернаторов, но не все торопились дать ответы, и какова эта общая сумма, так и не удалось выяснить; известно было лишь, что она достигает нескольких миллионов рублей. Была сделана однажды попытка выяснить эту сумму в бюджетной комиссии Третьей Государственной думы, но и эта попытка осталась без результата. Недружелюбно встречались губернскими правлениями попытки более организованных еврейских общин брать откуп коробочного сбора в общественные руки, через группу общественных деятелей, фигурировавших официально как частные предприниматели. С прискорбием надо констатировать, что притеснения в области коробочного сбора имели иногда источником не только инициативу правительственную, в лице местных властей, но и происки так называемых балтаксе, то есть откупщиков сбора, заинтересованных в сохранении выгодного откупа в своих руках и главным образом в сокращении сметы коробочного сбора, так как окончательной цифрой ее предопределялась и цена откупа на торгах. Чем ниже была смета, тем ниже была и подрядная сумма, уплачивавшаяся откупщиком. Часто между еврейским обществом и откупщиками происходила явная борьба, и чаще всего победа, при содействии подкупленных чиновников, оставалась на стороне откупщиков. Во всех случаях столкновения интересов еврейских обществ с произволом местной власти общественные деятели обращались в Петербург, то есть к барону Гинцбургу.
Другим текущим поводом для сношений провинции со столицей был вопрос об устройстве новых синагог и молитвенных домов. И здесь закон был недостаточно ясен и оставлял большой простор произволу местной администрации. Впрочем, не только устройство новых молитвенных домов, но и дома, издавна существовавшие в том или другом городе, нередко оказывались под угрозой. Постепенно возникали дела о закрытии их, и вот по какому поводу. По закону еврейские молитвенные дома и «бет Гамидраш» могли быть открываемы в помещениях, отстоявших не менее 50 саженей (120 метров) от православных храмов. От времени до времени полиция приступала к проверке измерений этого расстояния; часто оно оказывалось меньше 50 сажен, и тогда начиналось дело о закрытии молитвенного дома. Мне известны случаи, когда возникал спор из-за частей аршина (2/3 метра) или из-за того, что полиция считала расстояние не от здания церкви, а, например, от церковной ограды. Если местный габай (староста молитвенного дома) не догадывался количеством рублей дополнить недостающее расстояние, то дело по таким спорам доходило и до Сената, и до министерства.
Постоянной побудительной причиной для обращения к центральной власти, то есть в Петербург, служил вопрос о воинской повинности, о так называемых наборах; здесь также часто царил произвол, и защиты искали в Петербурге.
Но и в области общей политики в еврейском вопросе отдельные города имели свои злобы дня в разное время, в зависимости от антисемитской энергии данного губернатора. И в этом отношении внутренние губернии находились в таком же положении, как и губернии черты оседлости. И в них, как и в черте оседлости, выработался тип общественного еврейского печальника, который представлял местные еврейские интересы и всегда появлялся на сцене, когда нужно было защищать или отстаивать те или другие общественные интересы или интересы отдельных лиц либо целой группы. В одном месте предпринималась проверка права жительства по правилам 3 мая 1882 года и намечались тысячи жертв выселения из сел и деревень. Там принимались меры против питейной торговли, и какой-нибудь незначительный циркуляр губернатора грозил разорением сотням семейств. В другом месте возбуждался вопрос о границах городской черты, за пределами которой начиналось разрушительное господство Временных правил. В ином месте учебное начальство справляло тризну по еврейскому просвещению, закрывало школы или не разрешало их открывать и усердствовало в моральном избиении младенцев при приеме в общие учебные заведения. В городах внутренних губерний полиция приступала к проверке прав ремесленников или же к проверке времени поселения евреев, с целью установить, произошло ли оно до или после издания маковского циркуляра 3 апреля 1880 года[238], и т. д. Пока местное еврейство справлялось путем задабривания полиции с этими местными бедствиями (впрочем, они часто и начинались в целях получения выгод полицией), евреи не беспокоили центральные власти, но во многих случаях эти испытанные средства не приводили к цели: или требования были высоки, или дело почему-либо обострялось. Тогда приходилось обращаться к центру, и обращались именно эти печальники — общественные деятели.
К началу девяностых годов существовала уже обширная галерея таких добровольцев — еврейских печальников. Всех их я встречал впоследствии, и о многих из них у меня сохранились лучшие воспоминания как о деятелях, всегда готовых бескорыстно, а иногда и с личными жертвами служить своему народу. Эти добровольцы (штадлоним) оказывали неоценимые услуги еврейству. Они действовали, в смысле ограждения еврейских интересов, конечно, без надлежащих полномочий, ибо хозяин этих интересов — еврейство как таковое, по отсутствию не только легальной, но и какой-либо неофициальной организации, не могло иметь представителей, снабженных надлежащими полномочиями. Они возложили на себя бремя заботы о народных потребностях, иногда большого национального значения, и если они при этом проявляли высокую степень рачительности, во всяком случае, не меньшую, чем в собственных делах, то им должна быть воздана хвала по заслугам; они делали
