Евреи в России: XIX век - Генрих Борисович Слиозберг
Новые поколения не всегда ценили, их заслуги и даже упрекали этих неполномочных представителей, обзывая их презрительной кличкой «штадлоним». Долг мне велит хоть некоторых из них помянуть добрым словом и выразить сожаление, что я лишен возможности исчерпать здесь воспоминания обо всех подобных печальниках и представителях еврейских интересов, встреченных мною на пути моей жизни, и прежде всего о тех, которых я застал уже издавна осуществлявшими подобную роль.
В Вильне, крупнейшем центре еврейства, где сложилась многовековая еврейская община, существовала издавна общественная широкая организация «цдоко-гдоло», то есть объединенный совет молитвенных общин; здесь имелись старые общественные учреждения, богадельня, больница, обширные талмуд-торы, ремесленное училище и т. д. Но и здесь общественного представительства в тесном смысле слова не существовало, и постоянно мелькала в качестве вечного печальника, хлопотуна, не жалевшего ни средств, ни личного труда, симпатичная фигура Мейера Гордона. Богатый подрядчик, с обширными промышленными делами, он всегда находил время для поездок в Петербург, для посылки людей, для переписки по разным общественным надобностям. И когда в столице возникал вопрос, который следовало разрешить при участии представителей провинции, Гинцбург, не колеблясь, вызывал Мейера Гордона, и ни одни призыв не оставался без отклика. Он, впрочем, не был одинок в Вильне; вокруг него группировались и другие деятели, которых в этом городе старых еврейских традиций было сравнительно немало. Но в центре всегда стоял Мейер Гордон.
В Ковне кроме переехавшего туда из Вильны после кончины рабби Ицхок-Эльхонона сына его рабби Гирша Рабиновича представителем еврейских интересов был Иссер Вольф, всегда готовый служить, тревожиться и хлопотать. Своими культурными привычками и обаятельными манерами он напоминал чистокровного европейца, но вместе с тем он обладал ортодоксальной закваской, делавшей его популярным среди ковенской еврейской массы, в особенности ортодоксальной, которая не только в исключительных случаях всегда прибегала к его заступничеству, но и в повседневной жизни. Он был личным другом покойного рабби Ицхок-Эльхонона и достойным соратником его сына, рабби Гирша Рабиновича.
На общем фоне официального российского антисемитизма выделялась юго-западная область со своим специальным антисемитизмом, исходящим от киевских властей, то есть от киевского, подольского и волынского генерал-губернатора, который в отношении еврейского вопроса давал направление политике в отдельных, подчиненных ему губерниях. В период семидесятых годов генерал-губернаторами в Киев назначались военные генералы. Целый ряд их вел политику явно антисемитскую. К тому же сам Киев представлял собою особенную территорию в отношении прав евреев на жительство; город Киев был изъят из черты еврейской оседлости, включавшей и Киевскую губернию. Между тем Киев как раз за вторую половину прошлого столетия стал главным центром коммерческой деятельности не только Юго-Западного края, но и юга. Сахарная промышленность развивалась из года в год. В развитии ее евреи играли, можно утверждать, главную роль. Киев поэтому притягивал все новые и новые элементы евреев, начиная от крупных купцов, становившихся владельцами сахарных заводов, инженеров и техников и кончая множеством посредников при сахарном деле. Между тем закон о жительстве евреев в Киеве представлял собою нечто весьма запутанное. Это приводило к постоянным столкновениям между полицией и евреями, и начиная с семидесятых годов не было момента, когда еврейский вопрос в Киеве не стоял бы на очереди. Положение осложнялось тем, что Киев, благодаря именно ограничительному закону о жительстве там евреев, стал в ближайшее соприкосновение с вновь образовавшимися пригородными поселениями — Слободкой, по ту сторону Днепра, которая уже относилась к Черниговской губернии, и селами, составлявшими Демиевку — у другой окраины города. Таким образом, Киев обзавелся как бы двумя дополнениями с обеих сторон города, в которых жительство не было запрещено евреям по общему закону и лишь Временные правила 3 мая препятствовали тому, чтоб эти поселения превратились в огромные города, населенные евреями. Евреи, проживающие в Слободке и Демиевке, проводили дни в городе, занимаясь своими делами, а вечером возвращались к своим семьям, жившим в этих поселениях. Время от времени предпринималась охота на таких евреев, обвиняемых в том, что они фактически жили в Киеве. В самой Слободке и Демиевке уже собственная полиция, то есть уездная, постоянно занята была установлением того, кто поселился там до 3 мая 1882 года и кто появился после этого дня. В самом Киеве не прекращалось наблюдение полиции за тем, что евреи, имевшие там право жительства, то есть купцы 1-й гильдии и приказчики, находившиеся у них в домашнем услужении, конечно часто фиктивном, жили в отведенном для евреев киевском гетто в Лыбедской и Плосской части. Создались чрезвычайно сложные нормы относительно жительства евреев в Киеве, который то признавался входящим в черту оседлости, но на исключительном положении, то рассматривался как местность, лежащая вне черты оседлости. Понятно, что вся эта путаница была связана с постоянным выслеживанием евреев со стороны полиции, с постоянной проверкой их права на существование, с угрозами выселения и конфискации товаров по постановлению суда, на основании знаменитой 1771-й статьи Уложения о наказаниях, и т. д. В Киеве вошло в обычай от времени до времени производить полицейские облавы, то есть обыски в домах, частных квартирах, гостиницах, для вылавливания не имеющих права торговли евреев. Взяточничество полиции все более и более развивалось и стало общим явлением. В Киеве говорили, что еврей, нанимающий себе комнату для жилья, обычно уславливался с домохозяином относительно того, на чей счет будет идти установленная плата в пользу полицейского чина, ведающего данным околотком, то есть комната нанималась «с околоточным» или «без околоточного».
Положение в Киеве вызывало необходимость постоянных обращений к генерал-губернатору, от которого зависело или усилить, или уменьшить ревность полиции в наблюдении за правами евреев, живших в Киеве. Перемены настроения киевского генерал-губернатора гораздо больше тревожили население, чем распоряжения Министерства внутренних дел.
Местные еврейские деятели были поэтому особенно обременены заботами об улаживании местных затруднений независимо от вмешательства со стороны деятелей столицы. Таких деятелей, очень видных, было в Киеве достаточно.
Первое место по своему влиянию, благодаря своему положению, занимал Лазарь Израилевич Бродский, общепризнанный король и вершитель судеб сахарной промышленности киевского района. Он вместе с своим братом, Львом Израилевичем Бродским, имел в своем распоряжении десятки сахарных заводов. По особому характеру сахарной промышленности, столь тесно связанной с сельским хозяйством, Бродский был очень влиятелен в кругах крупных помещиков Юго-Западного края, в большинстве поляков. Благодаря его влиянию умерялась в киевском генерал-губернаторстве агитация польских элементов против евреев. Постоянный внутренний конфликт между разными слоями населения Юго-Западного края — украинско-русским, польским и еврейским — был бы чреват печальными последствиями, если бы он не сглаживался торговой и промышленной деятельностью евреев, связывавшей все эти разнородные элементы.
Лазарь
