Евреи в России: XIX век - Генрих Борисович Слиозберг
К вопросу о еврейской общине в Петербурге мне придется еще вернуться.
Барон Гинцбург находился в постоянных сношениях с провинцией в лице общественных деятелей, которые там жили. В более важных случаях отдельные представители приезжали по вызову Гинцбурга и приезжали сами, когда по местным надобностям было необходимо предпринимать шаги перед центральной властью столицы. Это живое общение с провинцией придавало работе Гинцбурга общественный характер. Гинцбург был не только представителем так называемой прогрессивной части еврейства, но и находился в центре интересов ортодоксального еврейства — тех религиозных интересов, которые занимали духовных раввинов. Я упомяну о раввине, которого я в начале моей деятельности уже не застал в живых, но который оставил по себе неизгладимую память у современников; ныне, впрочем, он почти забыт. Я говорю о ковенском рабби Ицхок-Эльхононе (по фамилии Спектор; его дети потом имели фамилию Рабинович). Он был в тесной дружбе с бароном Гинцбургом. Последний всегда ссылался на его авторитет в вопросах, касающихся религиозной и духовной жизни евреев. Барон Гинцбург вспоминал о нем всегда с умилением и считал его одним из самых крупных, светлых явлений на фоне еврейской ортодоксии. Рабби Ицхок-Эльхонон был человек не только исключительных знаний в области иудаизма, но и с большим практическим умом, свободным от нетерпимости, и с теплым и чутким отношением к вопросам общественным; он не относился враждебно к движению евреев по пути просвещения и прогресса. Переписка между Гинцбургом и рабби Ицхок-Эльхононом, сохранившаяся в архиве Гинцбурга, свидетельствует об этом. Кроме барона Гинцбурга рабби Ицхок-Эльхонон был в переписке с профессором Бакстом. Последний не уставал рассказывать о высоких душевных и умственных качествах этого великого еврея. Его влияние на литовское еврейство было огромное и затмило влияние любавичского цадика на хасидские круги. Оно было велико и за границей. Рабби Ицхок-Эльхонон был, может быть, первым из тех раввинов, которые связывали, через ортодоксальное западное еврейство, евреев Европы с русским еврейством.
В середине восьмидесятых годов, почти одновременно с закрытием паленской комиссии, правительство приступило к репрессиям по отношению к ешиботам. Приказано было закрыть Воложинский ешибот — этот главнейший и знаменитейший рассадник талмудического знания. Рабби Ицхок-Эльхонон своею энергией возбудил энергию деятелей в Петербурге, и ешиботы удалось под разными предлогами отстоять.
Ко времени, когда я вступил в сношения с Гинцбургом, рабби Ицхок-Эльхонона замещал, хотя и не мог заменить, его сын, бывший тогда магидом в Вильне, а впоследствии ковенский раввин, рабби Гирш Рабинович. Он был известной в провинции фигурой на фоне еврейских общественных дел. Вокруг него группировались духовные раввины не только Северо-Западного края, но и других областей. Он являлся как бы преемником своего отца по влиянию в Петербурге и по добрым отношениям с Гинцбургом; он, так же как и рабби Ицхок-Эльхонон, сохранял постоянные сношения и с Бакстом, который также тепло и чутко относился к религиозным потребностям еврейства, отстаиваемым духовным раввинатом. Гирш Рабинович был известен с лучшей стороны представителям правительства. Он говорил по-русски (в молодости он был купцом) и мог являться лично к высоким чиновникам по разным делам и пользовался всегда доверием начальства. Когда в 1893 году созвана была раввинская комиссия, он был назначен председателем ее. Гирш Рабинович поддерживал сношения и с заграничными еврейскими кругами, был в постоянной переписке и личных сношениях с берлинским раввином, доктором Гильдесгеймером, и пользовался большим уважением доктора Горвица, влиятельного раввина во Франкфурте-на-Майне. Я от последнего лично слышал лестные отзывы о высоких качествах Рабиновича и о его заслугах перед еврейством. Благодаря влиянию Рабиновича отдельные лица и организации за границей заинтересовались религиозными учреждениями в России и поддерживали их материально, в чем всегда была неотложная нужда.
Общественные еврейские дела в провинции носили тот же характер, какой сложился в центре, в Петербурге. И там интересы еврейства представлялись отдельными лицами, не имевшими за собой никаких общественных организаций, действовавшими как; добровольцы, но пользовавшимися общим признанием в местной среде. С большинством из них мне приходилось потом встречаться и быть в более или менее постоянном общении. Местных нужд было немало.
Главной заботой, не прекращавшейся до последнего времени, было отстаивание свободного распоряжения для общественных надобностей суммами коробочного сбора, то есть налога на кошерное мясо. Продажа кошерного мяса в каждом еврейском обществе отдавалась в концессию с торгов откупщику (балтаксе); арендная плата за концессию и составляла сбор, и за эту плату откупщик получал право взимать за мясо повышенную, определяемую таксою цену. В данную эпоху правительство дарило этот сбор особым вниманием. В своем убеждении о невидимом влиянии воображаемого кагала и при невежестве представителей власти относительно значения коробочного сбора на этот сбор смотрели как на особую привилегию евреев и полагали, что он нужен евреям для достижения катальных, скрытых от правительства целей. С другой стороны, то же невежество подсказывало мысль о том, что коробочный сбор содействует повышению стоимости мяса для христиан и что поэтому надо за сбором строго следить. Это постоянно рекомендовалось губернаторам в разных циркулярах. В результате получались недоразумения на почве как отдачи сбора на откуп с торгов, так и в отношении утверждения смет на расходы, покрываемые из сумм коробочного сбора. Ко всякой расходной статье, вводимой в смету так называемыми почетнейшими евреями, то есть теми евреями, которые приглашались городскими управлениями для составления сметы по коробочному сбору, даже после утверждения ее городской управой губернские правления, имевшие компетенцию окончательного утверждения этих смет, относились подозрительно и отказывали во включении ее, отрицая целесообразность расхода. К неутверждению сметы побуждало губернское правление и другое обстоятельство, а именно оригинальная и странная судьба так называемых остатков коробочного сбора. Остатки, то есть суммы, не израсходованные по смете или превосходящие сметные исчисления, полученные от откупщика коробочного сбора на торгах, оставались в депозите губернского правления; по закону распоряжение ими принадлежало тому обществу, по откупу у коего остаток образовался. Из сбора отчислялась часть в губернский запасной еврейский капитал; из этого капитала покрывались специальные расходы, например, на изготовление еврейских метрических книг для раввинов, жалованье ученым евреям, состоявшим при губернаторах, добавочное вознаграждение чиновникам, ведавшим еврейские дела.
