Война короля Карла I. Великий мятеж: переход от монархии к республике. 1641–1647 - Сесили Вероника Веджвуд
На следующий день король написал королеве, что у него нет «достаточных сил ни для сопротивления, ни для бегства в какое-нибудь безопасное место». Но в уме он все еще держал несколько возможностей, поэтому просил королеву не прекращать призывы к Ватикану, в то время как сам снова написал парламенту, предлагая приехать лично для заключения мирного договора, если парламентарии будут уважать его честь и не посягнут на личную безопасность. Помимо этого он по-прежнему мог поехать к шотландцам. Монтрей, который вернулся в Оксфорд, старался оказать давление на Карла в пользу последнего плана, но пребывавший в унынии король слушал его, не питая ни надежды, ни доверия. Он знал своих соплеменников лучше, чем Монтрей, и его не могли обмануть убедительные слова шотландских представителей в Лондоне, которые заставили Монтрея поверить, что достаточно небольших уступок в вопросе религии, чтобы обеспечить их альянс с королем. Монтрей не мог понять, почему Карл с таким упорством отвергает пресвитерианство и так решительно не желает допустить, чтобы Монтроза, как он мягко выразился, «eloigne pour quelque temps»[36].
В то же время надежда короля на сепаратный мир с индепендентами угасла, поскольку Вейн отказался ему отвечать. Парламент встретил его предложение лично приехать в Лондон с холодным недоверием. Как следствие, парламентарии сообщили Карлу, что не могут его принять. Они думали, вероятно, справедливо, что он при помощи какого-то хитрого политического хода намеревается завладеть Сити. Сити кишел видными роялистами, некоторые из них, будучи взятыми в плен, сидели в тюрьме, в то время как другие, находясь на свободе, стремились заключить с парламентом официальный мир. Какая-нибудь неожиданность со стороны этих кавалеров, возможно, при поддержке пресвитерианцев Сити, и они могли взять верх над палатой общин. Парламент приказал роялистам покинуть Лондон и вызвал отряды милиции, чтобы обеспечить безопасность королевской особы, если король появится поблизости. Это положило конец надеждам Карла въехать в город в качестве свободного человека. По мере того, как число альтернатив уменьшалось, он устало склонялся к предложению Монтрея в пользу ковенантеров. Король был согласен выслушать их религиозные аргументы и даже принять все, что не противоречило бы его убеждениям, был согласен рассмотреть план отправки Монтроза послом во Францию, если ковенантеры были против примирения с ним. Он был согласен приказать своему гарнизону в Ньюарке сдаться, если бы Монтрей, со своей стороны, убедил армию Лесли принять его и дать полную гарантию его «безопасности и чести». 2 апреля Монтрей уехал из Оксфорда в шотландский лагерь под Ньюарком, пообещав королю, что, как только подготовит все для его приема, сообщит, что он может последовать за ним.
Не успел Монтрей уехать, как к королю вернулся его неустойчивый оптимизм. В конце концов, возможно, получится сплести вместе различные партии, в интересах которых поддержать его, соединить ковенантеров, Монтроза и ирландских конфедератов в единый альянс. Карл решил ехать в Ньюарк, не дожидаясь сообщения от Монтрея, и только нежелание Руперта сопровождать его в таком сомнительном предприятии заставило короля изменить свое решение. Он одно за другим отправил сообщения своим оставшимся защитникам. Заверил Гламоргана, что одобрит все его обещания, данные нунцию, в обмен на войска. Сообщил Ормонду, что собирается присоединиться к шотландской армии, которая, как он верит, будет сотрудничать с Монтрозом, чтобы помочь ему против его врагов. Написал Монтрозу, убеждая его выступить в направлении штаб-квартиры ковенантеров в Англии и «взяться с ними за руки».
Впрочем, если все сводить к политической целесообразности, это невероятное предположение было не совсем необоснованным. Ковенантеры были глубоко оскорблены своими английскими союзниками. Их вовлекли в войну, когда дела парламента висели на волоске, но, как только опасность отступила, их солдат обманули с оплатой, замучили жалобами, заставили становиться на постой в неподходящих бедных квартирах, в то время как Вестминстер не обращал внимания на их политические требования.
В течение последних двух месяцев палаты лордов и общин работали над мирными предложениями, которые в конечном счете могли бы быть представлены королю. Но пока разрабатывались условия мира, с шотландцами никто не консультировался, а затем им сказали, что изменить их невозможно. Самым важным условием парламента, как всегда, был контроль над милицией, но теперь они хотели, чтобы этот контроль был только у них. Никакого участия в нем шотландцев не предполагалось. И конечно, поскольку Англия и Шотландия были отдельными странами, об участии шотландцев в контроле над английской армией не могло быть и речи. Однако больше всего шотландцев тревожило, что в этом враждебном, агрессивном английском парламенте, уже имевшем в своем распоряжении армию, в значительной степени верховодили индепенденты, решительно настроенные, чтобы захватить контроль над вооруженными силами в свои руки. По этому и другим пунктам шотландцы конфликтовали с палатой общин. Недовольство парламентариев переросло в гнев, когда 11 апреля шотландские уполномоченные опубликовали заявление о своем несогласии с предложенным урегулированием, которое лишь немногим отличалось от обвинения. Палаты лордов и общин были едины в своем осуждении этого документа и отдали приказ предать его сожжению палачом. Одновременно с этим они опубликовали ответ, в котором обвинили шотландцев в вопиющей недисциплинированности, отсутствии должного управления своими войсками и нежелании сотрудничать с англичанами в ведении войны. Если не считать официального раскола, враждебность не могла бы зайти дальше.
Вслед за этим оскорблением, нанесенным шотландцам, индепендентское большинство в палате общин нанесло, правда, более мягкое оскорбление Ассамблее богословов. Ассамблея выпустила петицию против нового ордонанса, дававшего парламенту власть над старейшинами и служителями церкви. Шотландцы справедливо возражали, что
