Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 2: XX век - Коллектив авторов

сознания». Идеи Е.Н. Трубецкой считал «первоначальным фактором исторического развития». Он верил в «Богочеловечество как начало, середину и конец мирового процесса». Естественным для него был религиозно-этический подход к политике: «Религия должна охватить человека целиком, воплощаться во всех делах его, следовательно, и в политической деятельности». Но религиозность в политике, по его мнению, выражается не в слиянии ее с верою, а в ее подчинении последней. Это не есть отказ от руководящего влияния на мирскую политику, напротив, «чем выше поднимается церковь над мирскими отношениями, тем глубже и радикальнее будет проникать в мир ее влияние». Он считал, что это особенно верно для страны, погруженной в хаос революции: «В нашем огромном общественном теле только универсальные начала христианской культуры могут объединить разрозненные классы и национальности». И здесь Трубецкой вновь и вновь возвращается к критике Соловьева, который, по его мнению, «считает государство частью тела Христова и требует, чтобы оно походило на церковь!». «Если довести эту мысль до конца, – писал Евгений Николаевич М.К. Морозовой, – то получится нечто ужасное: такое государство должно исключить из себя всех иноверцев… В результате без деспотической власти и без инквизиции в самом средневековом смысле для осуществления такого государства не обойтись. Соловьев этого не понимал». И в другом письме к Морозовой в июне 1909 года он сообщает: «Мне удается доказать, что теократическая мечта Соловьева не что иное, как последний остаток славянофильства». Трубецкой считал, что идея народа-богоносца осуществится в чем угодно, только не в «соловьевской теократической империи». Он отвергал непосредственное вмешательство церкви и духовенства в политику, считая «единственно религиозным то отношение к церкви, которое строго отграничивает ее от всяких партий; и не только партий, но от самой мирской политики». С этих позиций он выступал всегда, участвуя и в работе «Предсоборного присутствия», и, спустя более десяти лет, в Поместном соборе Русской православной церкви. В приватном письме к Морозовой в 1909 году Трубецкой поведал о том главном, что было в его жизни, о самом ее смысле: «Я все-таки вижу здесь на земле огромную задачу – готовить эту самую землю к преображению. Только все-таки это не будет Боговластие, потому что внешним образом до конца мира Бог еще не будет царствовать. Внешним образом будет скорее торжествовать зло». Прозревая грядущее, он пишет: «Возможно, что в будущем нам придется пройти через серию внешних неудач и бед – чтоб возгорелся в нас небесный огонь. Удачи чаще всего заставляют народ забыть о религии. Я боюсь, что русский народ только тогда сможет исполнить религиозное назначение, когда ему на земле станет уж очень плохо».

Многолетняя и в высшей степени интенсивная политическая и публицистическая деятельность, особенно изнурительная из-за отсутствия видимых положительных результатов, угнетала, истощала и обессиливала Евгения Николаевича. Становилось все более ясно, что его детище, «Московский еженедельник», выразитель умеренно либеральных идей, – не популярен, не имеет отклика в России. Просуществовав еще около года словно по инерции, журнал закрылся. По словам Трубецкого, «последние годы доказали, что Христа земля не принимает и, во всяком случае, в себе не удерживает. Земля не готова еще». Все развивается стихийно, по каким-то путям, логика которых ускользает от нашего ума: «Смотришь и наблюдаешь и ничего не можешь понять и предвидеть». 7 августа 1910 года Трубецкой сообщет Морозовой: «Получил письмо от Струве. Он пишет между прочим: „Обидно, что такой флаг, как „Московский Еженедельник“, оказался спущенным“». И комментирует: «Мне не столько обидно, сколько жалко: уж очень много хорошего связано для меня с этим флагом… От всей души надеюсь, что это будет не уничтожение, а превращение». Спустя неделю он продолжает: «Писать о чем-либо текущем я сейчас не могу без насилия над собой, которое не окупается результатом!» Евгений Николаевич отдает себе отчет в том, что журнал не вполне соответствовал потребностям времени: «Прекращение „Московского еженедельника“ – не простая случайность. Если бы он оказывал глубокое влияние и был необходим, мы, вероятно, нашли бы способы его продолжить. А что он не влиял – это обусловливается не одной общественной психологией, но и причинами более глубокими. Чтобы оказывать глубокое духовное влияние, мысль должна углубиться. Должны зародиться новые духовные силы», публицистика должна осветиться философией и углубленным религиозным пониманием. Он был убежден, что «философия – первая задача, а публицистика – вторая или даже третья!». Трубецкой «пережил» неудачу «Московского еженедельника» и весь ушел в работу: «Со страхом и радостью перед великой ответственностью пишу главу о Богочеловечестве и чувствую, что необходимо в это уйти с головой. Работаю много и с величайшим наслаждением. Это главное… В общем стало легче».

В 1910 году князь Трубецкой стал инициатором и участником книгоиздательства «Путь», в которое много средств вкладывала М.К. Морозова, писавшая: «Ты очень сочувствуешь „Пути“, но это для тебя не близко, а для меня это кровное дело». Он продолжал участвовать в работе Московского психологического общества при Московском университете и в Религиозно-философском обществе памяти В. Соловьева.

Однако Е.Н. Трубецкой не был бы собой, если бы совершенно ушел от политики. Действительность властно вторгалась в его философские занятия. В 1911 году он признавался в одном из писем: «Я живу подавленный ужасами при виде надвигающейся на Россию грозы. Столыпин один идет против всех, против инородцев, против Думы, против университета, против всей России… Боюсь, что близится ужасный конец, и не радуюсь, потому что жду не добра, а настоящей сатанинской оргии от будущей революции… Надвигается буря настолько стихийная, что никакими усилиями ее предотвратить нельзя». Он считал, что, «когда правые будут сметены левыми, эти покажут нам ужасы неизмеримо большие. И мы, т. е. культурная середина, будем опять и всегда гонимы». Удар правительства по Московскому университету (увольнение профессоров. – В.Ш.) он рассматривал «как симптом, как предвестник катастрофы», как крушение всякой надежды прийти к чему-нибудь хорошему мирным путем: «Это прямая угроза окончательного одичания. Поэтому я все это переживаю болезненно. Для внешней деятельности исчезает почва под ногами; все рушится. Душа и мысль загоняются внутрь. И с этой точки зрения все события провиденциальны». Рассматривая университетское дело как «частное проявление зла более общего и большего – разрушения культуры дикарями слева и справа», Трубецкой ставил тревожившие его вопросы: «Неужели они не дадут ничему порядочному у нас образоваться. И неужели придется от всякой деятельности уйти в чистое созерцание? А что делать тем, кто не может созерцать или созерцанием наполнять свою жизнь? Сколько Шиповых, Г. Львовых и иных полезных сил выбрасывается за борт, когда мы так бедны силами. Просто отчаяние берет!» Он находил «борьбу с глупостью правительства и радикалов» бесплодной, да и ненужной, «потому что они