Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 2: XX век - Коллектив авторов
Говоря о мире международном, Трубецкой указывал, что внешние опасности коренятся для России в ее внутренней неурядице. Правительство, которое идет против всех и восстанавливает всех против себя, не в состоянии обеспечить стране и почетного мира во внешней политике. Государство, где междоусобная война грозит ежеминутно вспыхнуть, где в тылу действующей армии могут возникнуть волнения, мятежи, железнодорожные забастовки, беззащитно против иноземного вторжения. Это и создает опасность войны. Шансы на мир ослабели оттого, что страна стала легкой добычей: «Наша слабость – не в отсутствии физической силы, а в нашем внутреннем раздоре и разладе. Сильным и могущественным может быть не рассыпанная храмина, не государство, готовое распасться на части, а Россия, внутренне объединенная, собранная в единое живое целое».
Для осуществления всех видов мира требуется, считал Трубецкой, одно необходимое условие – полное обновление государственного строя на конституционных началах. Но столыпинский способ управления, по его представлению, означает нескончаемый, хронический «племенной раздор», раздор между классами. Правительство пытается внести раздвоение в самую крестьянскую среду: «Что такое знаменитый указ об общине, как не попытка поставить богатые классы против бедных, отдать общинные земли в виде взятки на растерзание кулаку!» Только правительство, облеченное доверием народного представительства, займет иное положение, сможет собрать и умиротворить Россию, восстановить связь между безответственным монархом и народным представительством. Тогда и монархическая власть вознесется на ту внепартийную высоту, которая служит оплотом величия престола и всеобщего к нему уважения. И Трубецкой так закончил свое выступление: «Мир племенной, мир классовый, мир международный – вот цель наших стремлений».
Начались прения, сосредоточившиеся на вопросах об отношении к смертной казни, к политическим убийствам, к правительству. В речи кадетского лидера Милюкова элемент партийного самоопределения преобладал над лозунгом предвыборного единения. Народный социалист В.А. Мякотин резко полемизировал с Трубецким и призывал собравшихся отдавать голоса не ПМО, а более левым партиям. Октябрист Ю.Н. Милютин пытался залучить Трубецкого в «Союз 17 октября», но Трубецкой заявил о невозможности единения с партией, утерявшей свою «либеральную хартию».
Похоже, ожидаемого эффекта от публичного заявления своего кредо у мирнообновленцев не получилось. Ни октябристы, ни кадеты не разделяли взгляды ПМО. Н.М. Кишкин, например, заявил на одном из заседаний кадетского ЦК: «Мы не должны делать того… о чем трубит кн. Трубецкой, – мы не станем октябристами». И в целом ход избирательной кампании оказался печальным для ПМО. В первом номере «Московского еженедельника» за 1907 год Трубецкой уже указывал на «грозную опасность… провала центра».
Действительно, во II Думе даже кадетов значительно поубавилось, а мирнообновленцы и вовсе представляли в ней эфемерную величину. Впрочем, для самого Трубецкого начало 1907 года принесло избрание – правда, не в Думу, а в Государственный совет (от Академии и университетов), где он заседал с февраля 1907 до августа 1908 года. О членах этой второй палаты российского парламента Трубецкой неизменно отзывался как о консерваторах, губящих всякое живое дело. Неудивительно, что он пристально следил за работой II Думы, надеясь, что в ней, несмотря на ее левый состав и слухи о неизбежном роспуске, все-таки сложится конституционный центр и народное представительство станет работоспособным. В мае он констатировал: «Кадеты двигаются направо, октябристы – налево, постепенно приближаясь друг к другу». Некоторым образом обнадежило его выступление в Думе Столыпина го мая 1907 года. Декларация премьера, на его взгляд, «превзошла все ожидания» – она давала возможность соглашения либералов с правительством: «Всякий, кто не хочет новых потрясений, должен искать способы соглашения с правительством». Даже после роспуска II Думы князь продолжал считать, что в ней складывалось работоспособное ядро, и если бы правительство пошло навстречу и обнаружило склонность делать хоть какие-нибудь уступки, центр без всякого усилия должен был численно увеличиться и окрепнуть. Вот если бы этого не случилось – тогда правительство имело бы полное основание распустить Думу.
Свою идею фикс – создание сильного центра в парламенте – Е.Н. Трубецкой развивал и накануне созыва III Думы, считая, что надо воспользоваться всеми теми шансами, которые дает новый избирательный закон. Кадеты и октябристы, полагал он, призваны не враждовать между собой, а дополнять друг друга. Шагом к этому Трубецкому показалось создание при Клубе октябристов «лекционного комитета», в который он вошел. Однако никакие «лекции» не помогли мирнообновленцам – они не имели влияния в стране. В конце концов и Трубецкой скрепя сердце вынужден был признать это, заявив: «В данный исторический момент „мирное обновление“ может быть сильно и влиятельно лишь в качестве направления, а не в качестве политической партии». Предвидя проправительственный, «господский» характер будущей Думы, он призывал ее с удвоенной щепетильностью относиться к «интересам бедных классов и инородцев» и идти по пути реформирования страны, что достижимо лишь при совместной работе кадетов и октябристов и при понимании правительством необходимости проведения реформаторского курса.
Но уже в начале работы III Думы князь Трубецкой оказался вынужденным резко критиковать правительство: «И как раз теперь, когда революционная волна упала, реформы отходят на второй план: вместо этого подчеркивается необходимость репрессий». В новой Думе мирнообновленцы слились с прогрессистами, и Трубецкой внимательно следил за процессом роста и развития «прогрессивной группы».
В эти годы он много времени уделял «Московскому еженедельнику», где пышным цветом расцвела идеология, которую он и сам определил как «веховскую». 26 августа 1910 года в письме к своей возлюбленной Маргарите Кирилловне Морозовой (вдове фабриканта Морозова), субсидировавшей журнал, Трубецкой обронил многозначительную фразу: «„Вехи“ имели огромный успех, хотя питались крохами с нашего стола». А годом раньше и Маргарита Кирилловна писала ему: «Я вижу, как понемногу начинает пробиваться в сознании то, что Вы говорили первый. „Вехи“ это особенно подтверждают… Всему этому Вы положили начало (в «Московском еженедельнике». – В.Ш.), и Вами все это держится и направляется». Действительно, знаменитые авторы «Вех» активно сотрудничали и с «Московским еженедельником» (С.Н. Булгаков, Н.А. Бердяев, П.Б. Струве). Е.Н. Трубецкой и сам много писал в журнал о российском либерализме, о внутренней политике правительства, об актуальных проблемах общественно-политической жизни, о тактике и идеологии левых партий, о философии, религии, политике и многом другом.
Особенно близка ему была религиозно-философская тематика. Многие его письма к Морозовой – о мировоззренческих исканиях. Ученый-философ, политик и в высшей степени религиозный человек органично сливались в нем в единое целое. Явления жизни он оценивал с точки зрения религии; даже марксизм представлялся ему как одна из «многих аберраций религиозного
