Молотов. Наше дело правое [Книга 2] - Вячеслав Алексеевич Никонов
Заявлять, будто ленинские положения об империализме и империалистических войнах были правильными только “для своего времени” — значит не только не принимать ленинизм и его научно-революционную дальнозоркость, но и игнорировать действительный смысл событий Второй мировой войны и всего послевоенного периода. Не может быть сомнений, что в Коммунистической партии Советского Союза найдутся силы, чтобы до конца вскрыть допущенные ошибки и вывести партию на единственно верный и проверенный в революционной борьбе ленинский путь»[1525].
Следующим — не столь прямым — вызовом со стороны Молотова стала его записка в ЦК от 28 августа на тему действий (точнее, бездействия) компартий в связи с Берлинским кризисом. «Судя по тому, что известно из нашей печати, ни итальянская компартия, ни другие компартии капиталистических стран пока не выдвинули каких-либо конкретных планов борьбы за мир, которые соответствовали бы развертывающимся вокруг вопроса о Западном Берлине мероприятиям и выступлениям империалистических стран… А если они делают то, что требуется от них в современной международной обстановке, то почему об этом не пишут в газетах, чтобы массы, действительно, включились в эту борьбу?.. Не пришло ли время для совместного выступления с открытым и твердым заявлением компартий капиталистических стран Европы — да и не только Европы, — где были бы высказаны их основные установки и по германскому и по берлинскому вопросам и готовность дать отпор любым агрессивным махинациям империалистов?»[1526]
Пока Молотов слал из Вены свои записки-обвинения, вся страна в едином порыве готовилась к XXII съезду КПСС. Планировалось принять новую Программу партии, главная идея которой заключалась в построении коммунизма к 1980 году. Исчезала и диктатура пролетариата, замененная «общенародным государством». А Молотов любил повторять цитату Маркса: «Между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного превращения первого во второе. Этому периоду соответствует и политический переходный период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата». Проект программы был вынесен на общенародное обсуждение. Не остался в стороне от народа и Молотов. 12 октября он представил на рассмотрение Центрального комитета обширную записку «Некоторые замечания по проекту Программы КПСС» с просьбой ознакомить с ней членов Президиума и желающих делегатов XXII съезда:
«В проекте нарисована идиллическая картина “сосуществования” победившего коммунизма в СССР и империализма, продолжающего существовать, примерно, в тех же странах, что и в наши дни, — писал он. — Никто не может сказать, когда и при какой именно конкретной международной обстановке будет построено в основном коммунистическое общество в СССР. Это зависит от многих обстоятельств, которые в данное время невозможно учесть. Однако было бы явно неправильно ориентировать партию и народ на то, будто победу коммунизма в СССР и дальнейшее продвижение к коммунизму стран социалистического содружества можно обеспечить без напряженной революционной борьбы и серьезнейших политических конфликтов со стороны империализма… Коренной недостаток проекта Программы заключается в том, что он отступает от революционных принципов марксизма-ленинизма и в ряде вопросов переходит на позиции ревизионизма, пацифизма и т. п.». Молотов предлагал на съезде ограничиться дискуссией о проекте, созвать совещание коммунистических и рабочих партий для его обсуждения, а в течение 1962 года — внеочередной съезд КПСС для принятия новой Программы[1527].
Это стало последней каплей, переполнившей чашу терпения Хрущева и его команды. Теперь записку Молотова вынес ли — вне протокола — на заседание Президиума ЦК. Вердикт звучал так: «Не ссылаясь на записку, на съезде разделать его. М. б. отозвать его из Вены и, если будет упорствовать, м. б. исключить из партии (решения не надо)»[1528]. Так что ответ на свои записки в ЦК — впервые и сразу на все — Молотов получил на XXII съезде КПСС. Причем весь ход съезда означал, что и лишенного высших постов Молотова Хрущев продолжал считать своим основным и наиболее авторитетным политическим противником.
Съезд проходил в новеньком Кремлевском дворце съездов, строительство которого только что завершилось на месте корпусов, где раньше жили все руководители партии и правительства. Это был самый продолжительный съезд — только его стенографический отчет занял три тома более чем в 600 страниц каждый. Фернану Броделю XXII съезд с его накалом страстей и списком обвинений напомнил «Братьев Карамазовых» Достоевского[1529]. Это был звездный час Хрущева. И это был «бенефис» Молотова, несмотря на то, что в дни съезда он находился в Вене. Вся мощь пропагандистской машины СССР, идеологических подразделений ЦК КПСС, историко-партийной и философской науки, авторитет всего партийного руководства обратились против него и его соратников.
Хрущев стоял на трибуне два дня. Первый — с отчетным докладом, второй — с докладом о новой Программе КПСС. Он подтвердил то, что Молотов всегда считал анафемой: «Естественно, что когда социализм победил в нашей стране полностью и окончательно и мы вступили в период развернутого строительства коммунизма, исчезли условия, которые вызывали необходимость в диктатуре пролетариата, ее внутренние задачи были выполнены». Обозначил «ясные пути светлого здания коммунизма» и уверил, что «за 20 лет мы построим в основном коммунистическое общество».
И именно Хрущев открыл очередной сеанс осуждения «антипартийной группы», заявив, что Молотов, Каганович, Маленков и Ворошилов «несут персональную ответственность за многие массовые репрессии». Чтобы избежать разоблачения и помешать правильной политике партии по перестройке управления экономикой, эта группа «активизировала свою антипартийную деятельность и стала вербовать сторонников внутри Президиума ЦК». После этого, «сговорившись на своих тайных сборищах», они «рассчитывали осуществить свои антипартийные замыслы, захватить руководство партией и страной». КПСС их остановила, а Молотов еще и не голосовал за осуждение антипартийной группы. Вели они себя так потому, что «у одного силы иссякают; другой отрывается от жизни, зазнается, не работает; третий оказывается беспринципным, бесхребетным приспособленцем». В астрономии это называется «светом погасших звезд»[1530].
Если бы Хрущев действительно считал звезды былого погасшими, он мог бы после этого просто предложить исключить членов антипартийной группы из партии, чего и добивался. Но он никаких выводов сам не сделал, разыграв на съезде спектакль, в котором приняли участие почти все без исключения члены ЦК, все первые секретари республик и областей, даже
