Молотов. Наше дело правое [Книга 2] - Вячеслав Алексеевич Никонов
До 1961 года Молотову разрешалось в течение месяца пользоваться дачей в Мухалатке. Там было замечательно, и там тоже вся семья была вместе. У меня была своя комната, а особенно мне нравилось, что ванну можно было наполнить морской водой. Время в основном проводили на большом галечном пляже, от которого в море уходил длинный дощатый пирс, на конце которого были лесенки для схода в море. Именно с этого пирса я и свалился в трехлетием возрасте, но, на мое счастье, дед оказался недалеко, и он нырнул, вытащил меня со дна и откачал. К пяти годам, благодаря урокам деда и папы, я уже поплыл самостоятельно.
Была и лодка с веслами, с которой так умело управлялись либо дед, либо отец. Ловили барабульку, а папа еще с подводным ружьем охотился на кефаль. Вокруг дома, который мне казался сказочным дворцом, росли диковинные растения, и возле каждого из них стояла металлическая табличка с его названием на русском и на латыни. Табличка с надписью «Грецкий орех» запомнилась на всю жизнь: от падения на нее в том же бедовом трехлетием возрасте у меня шрам на подбородке (зашивали в ближайшей больнице).
Чувствовал ли Молотов груз опалы, предчувствовал ли предстоявшие испытания? Если и чувствовал, то не давал этого знать. Был бодр и весел.
Наверное, я услышал слово «политика» раньше, чем подавляющее большинство сверстников. Разговоры о ней и персонажах российской и зарубежной истории постоянно шли в доме, за обеденным столом, на прогулках. Не было никакого пиетета к первым лицам. Одно из моих самых ранних детских воспоминаний: вся семья сидит у деда в квартире перед телевизором — подарок от австрийского правительства за мирный договор — с большой линзой с водой перед малюсеньким экраном и дружно хохочет над очередным выступлением Хрущева. Настоящее воспринималось скорее юмористически, правда, при этом сохранялось уважительное отношение к прошлому. В кабинете деда всегда висела большая карта мира, и по ней он учил меня географии, рассказывал о разных странах, заставлял заучивать названия всех столиц (это было еще до школы).
А потом дед и бабушка уехали в Австрию. 5 сентября 1960 года Совет министров утвердил Молотова на пост постоянного представителя при Международном агентстве по атомной энергии в Вене. Советское представительство при МАГАТЭ располагалось в здании крупной страховой компании «Гарант». Там же Молотов и жил вместе с семьей. С ним была Полина Семеновна, наезжали Светлана и внучки — Лариса и Люба. Алексей оставался в Москве. Меня тоже за границу не брали. Тем более что в тот год я сильно болел, провел больше месяца в изоляторе инфекционной больницы в Сокольниках, где было только радио. Отец любил вспоминать, как при выписке я первым делом спросил, завершился ли визит в Москву министра иностранных дел Кубы Освальдо Дортикоса Торрадо. А потом меня надолго изолировали в пустовавшей дедовой квартире.
В Вене Молотов активно включился в работу Генеральной конференции МАГАТЭ, ее комитетов, охотно брал слово на их заседаниях. Агентство в тот период искало свое место в системе международных институтов. Центральным стал вопрос о предотвращении использования расщепляющихся материалов, оборудования и изотопов, предоставляемых другим странам в целях развития атомной энергетики, в военных целях. Чтобы лучше ориентироваться в местной политике и подтянуть пробелы в образовании, Молотов стал заниматься с преподавательницей немецким языком[1522].
В тот год, когда он перебрался в Вену, в США к власти пришел Джон Кеннеди. Не желая иметь под боком постоянную проблему в лице просоветской Кубы, президент осуществил весной 1961 года военное вторжение на остров в Заливе Свиней, которое закончилось неудачей, но вызвало серьезный международный кризис. Чтобы снизить напряженность в советско-американских отношениях, Хрущев предложил встречу. Она состоялась 3 и 4 июня 1961 года как раз в Вене.
Известный австрийский публицист Отто Кламбауэр сообщил некоторые детали. Хрущев прибыл на Восточный вокзал Вены спецпоездом. Вся посольская колония была откомандирована его встречать. Двадцать третьим от советского посла был поставлен Молотов. Хрущев приветствовал всех рукопожатием, кого-то обнимал. Молотову сухо подал руку, глядя куда-то мимо[1523]. На другие мероприятия представителя СССР в МАГАТЭ не пустили. Хрущев расценил Кеннеди как «слабака», занявшего со страху неуступчивую позицию. «Я желаю мира! Но если вы хотите начать атомную войну, то вы ее можете получить».
Затем разразился очередной Берлинский кризис. Хрущев предупредил британского посла Робертса, что может разместить в Германии в сто раз больше войск, чем западные державы, и если начнется ядерная война, шести водородных бомб для Англии и девяти для Франции будет «вполне достаточно». А американскому переговорщику по вопросам разоружения Джону Макклою первый секретарь объяснил, что если Кеннеди начнет войну, то он станет «последним президентом Соединенных Штатов»[1524]. 13 августа по приказу Хрущева была воздвигнута Берлинская стена. И это на фоне многочисленных заявлений о стремлении СССР к миру, среди которых было и такое: «Нельзя же механически сейчас повторять то, что было сказано Владимиром Ильичом Лениным много десятилетий назад об империализме, и твердить, что империалистические войны неизбежны, пока во всем мире не победил социализм».
Молотова эта фраза явно задела за живое, и 22 августа он направляет в Президиум ЦК записку «О ленинизме и о возможности предотвращения войн в современную эпоху». «Разумеется, “механически повторять” какие-либо научные положения ни “сейчас”, ни вообще когда-либо не следует, — от этого пользы не будет, а вред возможен, — писал он. — Но нельзя забывать, что в послевоенный период не было такого года, когда империалистами не велись бы войны… Мы — непримиримые и последовательные противники империалистических войн. Что же касается народов, поднимающихся на борьбу за свою свободу, выступающих против угнетения и всех форм господства империалистов, мы всегда на их стороне. Тут для нас дело идет не о том, чтобы как-то притупить эту борьбу, а, напротив, о том, как оказать ей всемерную поддержку… Империализм живет по своим законам, его природа агрессивна и постоянно толкает к агрессивным актам и новым войнам, поэтому нельзя считать, что новые войны исключены».
В записке Молотов обратил внимание и на прозвучавшее с трибуны ООН предложение Хрущева о том, чтобы «в течение четырех лет все государства осуществили бы полное разоружение и не имели больше средств ведения войны», и сделал вывод: «Читая эти заявления, не знаешь, чему больше удивляться: политической ли наивности
