Освобождая Европу. Дневники лейтенанта. 1945 г - Андрей Владимирович Николаев
– Ниньч, ниньч идеген катона, – отвечают уже более спокойно.
Не спеша идем дальше и разговариваем с Миклошем. В полях множество зайцев. Они то и дело выскакивают из-под ног и удирают, заложив уши, под дикое улюлюканье солдат. Камбаров не выдержал и пустил очередью из автомата. Серый комочек взметнулся и грохнулся оземь.
– Молодость, – покачав головой и улыбнувшись, говорит Миклош.
– Особенно-то не увлекайся, – шепнул я Камбарову, – не ровен час, попадешь вместо зайца в человека или лошадь. Да и так, нечего шум поднимать.
Подошло время обеда, и дядя Миклош предложил зайти к знакомому хуторянину отдохнуть и перекусить. Мы согласились. Миклош что-то шепнул хозяину, и тот пригласил нас в дом к столу. Через некоторое время хозяйка поставила перед нами огромную сковородку с яичницей из двух десятков яиц с колбасой и салом, каравай пшеничного хлеба и бидон молока.
В комнате по стенам на лавках сидели женщины – очевидно, дочери или невестки хозяина. Семья, видать, большая и богатая. Всё в доме: и само здание, и скотный двор, и сараи, и бункера – крепкое и добротное.
Поблагодарив хозяев за гостеприимство, мы отправились дальше. Но когда выходили, слышали, как женщины хихикали нам вслед и всё повторяли слово «нюльс».
– Что такое нюльс? – спросил я у Миклоша.
– Нюльс – это заяц, – ответил старый толмач, – они смеялись на то, что солдаты несли убитого зайца.
2 марта. Посыльный штаба бригады принес в полк приказ на марш. Вечером в доме, где квартировал командир полка, состоялось совещание старшего офицерского состава по поводу предстоящей передислокации части.
– Нашему полку, – говорит Шаблий, обращаясь к собравшимся, – как наиболее легкому полку, маршрут движения назначен по проселочным дорогам, без предварительной разведки пути и организации службы регулирования. В целях соблюдения секретности передислокации движение приказано производить ночью, без фар, с соблюдением светомаскировки. Марш совершать колонной всего полка в целом, включая тылы. Движение по плохим дорогам нас не должно смущать – у нас великолепная автотехника. Встреча с диверсионными группами маловероятна. Полк поведу я сам – мы не дома, мы на территории иностранного государства. И первое ответственное лицо в полку – это его командир. Прошу вас следить за тем, чтобы не было отставших и затерявшихся машин или солдат, жертв или аварий.
Совещание окончилось, и командир полка, отозвав меня в сторону, сказал тихим и спокойным голосом:
– Завтра утром возьмешь «шевроле» Панченко и двух надежных солдат. Прокатишься до первой стоянки в Надь-Ката. Задача: изучить проходимость дороги, нет ли опасных мест – ям, воронок, разрушенных мостов, какова ширина проселка на случай разъезда со встречной машиной. Но смотри, разведка должна пройти втихую!
До поздней ночи сидели мы в помещении штаба полка над оформлением положенных по штату документов на марш. Заставили и Колычева, шутки ради, писать приказ по топографической службе. Колычев сидел, слюнявил огрызок чернильного карандаша и выводил на листе бумаги кривыми, крупными буквами, как пишут все малограмотные люди: «Приказ по топослужбы полку». Далее дело не шло.
– Я, что ли, за тебя писать буду? – говорил ему серьезным тоном Коваленко, хотя отлично знал, что приказ этот придется все равно писать кому-либо из нас.
– Да нэ, товарыш майор, – отвечает Колычев, нахально глядя на начальника штаба, – я-то, конечно, напышу. Но тильки нэ враз. Треба ж собраться з мыслями.
– Ты того, – говорит Вася Видонов, поглаживая подбородок, – «з мыслями»-то давай собирайся покороче. А то полку-то «выступлять» нужно. И ждать некогда.
3 марта. Едва рассвело, я уже выехал в квартирьерскую разведку. Заснуть удалось едва часа на два или три. Не более. Предстоит путь в пятьдесят пять километров до района Надь-Ката и обратно столько же по извилистым проселочным дорогам, в объезд крупных сел и деревень.
Вся территория Венгрии густо изрезана дорогами и проселками. И нужно уметь читать карту, чтобы не перепутать перекрестков и попасть именно туда, куда надо – на ту из дорог, на которую следует. Спрашивать дорогу у кого-либо из лиц местного населения строжайше запрещено.
С квартирьерской разведкой я справился без каких-либо затруднений, и в 21.00, то есть с наступлением сумерек, полк выступил походной колонной из населенного пункта Яс-Караеню. Жители провожали нас как-то особенно доброжелательно. Когда мы покидали Черепеш, Иштван и Маришка, Лаци, Катаринка и киш Маришка жали нам руки, улыбались и всё твердили: «Висонт латаша, висонт латаша. Карош. Добре, добре». Маришка-старшая утирала слезы белым передником. Не верилось, что угрюмые мадьяры, воспитанные в ненависти к «москалям» еще с 1848 года, окажутся такими искренними в своих чувствах к нам, русским офицерам.
Полк стоит, вытянувшись в походную колонну, на обочине шоссейной дороги за селом в тени высоких пирамидальных тополей. В голове колонны «виллис» командира полка – за рулем Володька Колодов.
– Доложить готовность! – кричу я, и десятки голосов дублируют команду.
В обратном порядке возвращаются ответы: «4-й готов», «3-й готов», «2-й готов», «1-й готов».
– Давай, – говорит Шаблий, – крути моторы.
– Мо-то-ры! – кричу я и поднимаю высоко над головой зеленый огонек сигнального фонарика, делая им круговые движения.
Зафыркали, заурчали десятки моторов. От хвоста передали, что все машины на ходу и нет таких, у которых заглох или отказал мотор.
– Трогай! – командует Шаблий.
– В походную колонну, – кричу я, – ма-а-арш!
Зеленый огонек фонарика делает вертикальные движения вверх-вниз, вверх-вниз. Я вскакиваю на заднее сиденье «виллиса», и полковая колонна набирает скорость. Быстро темнеет. И вот уже ночь. Колонна идет в замедленном темпе, без фар, и лишь у головного «виллиса» светятся щелевые подфарники, на случай если появится встречная машина. Вначале ехали молча, всматриваясь в очертания окружающей местности и постоянно сверяясь с картой. Я же еще следил и за хвостовой машиной, подававшей световые сигналы о том, что все машины на ходу и нет отставших. Но, втянувшись в ритм марша, постепенно начали разговаривать.
– В сорок первом это было, под Ростовом, – слышу я голос Федора Елисеевича, – поздней осенью, в пасмурную и туманную ночь. Ехал я верхом через степь да балки. Под ногами грязь чавкает, что в поле, что на дороге. Тьма и ничего не видно, головы лошади не видать. Ошибка в направлении – и к немцам попасть можно. И единственный ориентир – светящаяся стрелка компаса. Вот была школа, где учиться нужно было не за отметку, а за собственную жизнь.
Так ехали мы по дорогам Венгрии, вспоминая маршруты по Псковщине, где тонули по уши в грязи; Карельский перешеек с болотами, лесами и гранитными валунами. И вот теперь мощные студеры и шевролетики шутя несут нас по дорогам Европы.
4 марта. Начало
