Освобождая Европу. Дневники лейтенанта. 1945 г - Андрей Владимирович Николаев
Хутор Черепеш окружен полями и огородами. Леса тут нет. Деревья растут только лишь на территории усадьбы и вокруг дома. Все тут ухожено и улажено. Вчера толмач Миклош говорил, что хозяин хутора не богатого достатка – в хлеву всего три коровы с телятами да две лошади. В загоне – несколько свиней. По двору ходят куры, утки, гуси, индюки.
Хозяин с сыном, одетые во все старое и латаное, в старых фетровых шляпах, что-то делают возле дома и хлева. Молодуха и дочка, под началом хозяйки, копошатся на кухне около огромной печи, стоящей вдали от дома.
– Похоже, у мадьяр в обычае отапливать улицу, – съязвил Микулин.
Я подошел к хозяину и вопросительно указал на печь – мол, что это?
– Камен-ца, – произнес хозяин раздельно.
– Это ясно, – сказал Миша Маслов, – у нас тоже печи в банях называют каменками.
Хозяин напряженно прислушивается. А я говорю, показывая на печь:
– Мадьяр – каменца. Оросс – каменка.
– О. Тудом, тудом, – обрадовался хозяин. – Модья-руль – каменца. Оросс – каменка.
Затем хозяин, показывая на печь, стал крутить руками в воздухе, как бы что-то делая и повторяя «долгозок», «чинальни». Тут я вспомнил, что слова эти слышал на станции при разгрузке эшелона.
– Долгозок, чинальни, – сказал я, обращаясь к хозяину, – арбайтен по-немецки. Ферштейн зи михь? А по-русски – работать.
– Иген, иген, – обрадовался хозяин, – модьяруль – долгозок, чинальни. Германь – арбейтен. Оросс – роботни.
Затем хозяин показал руками нечто большое, круглое и, указав на рот, спросил:
– Ос, тудом?
– Нет, – засмеялся Маслов, – не тудом.
– Ос, нем тудом, нем тудом, – сокрушается хозяин. Но сын его принес изрядный ломоть белого пшеничного хлеба, и отец, взяв хлеб, сказал: – Ке-ни-ер. Ос, тудом?
– Теперь тудом, – кивает Миша Маслов, – мадьяр – кениер, русс – хлеб.
– Ос, тудом, – радуется хозяин, – модьяруль – кениер. Оросс – клеба. Каменца долгозок, роботни, клеба. Ос, тудом?!
– Тудом, тудом – заговорили мы хором.
Так выяснили мы, что печь независимо стоящая от дома на улице, предназначена специально для выпечки караваев пшеничного хлеба, гигантских по своим размерам и необыкновенно вкусных.
Затем хозяин, хлопнув себя по груди, гордо произнес:
– Иштван, – указал на сына: – Лаци; – на хозяйку:
– Маришка; – на дочь: – киш Маришка; на невестку:
– Катаринка.
Затем взгляд его привлек огромный коричневый петух с зеленым отливом перьев.
– Кокош, – сказал хозяин Иштван.
Тогда я, показав на себя, сказал:
– Андрей.
– О, Андраш, Андраш, – обрадовался Иштван и, сосчитав звездочки на моих погонах, уточнил: – Фюхаднадь Андраш.
Так они и стали звать нас: фюхаднадь Андраш, хаднадь Михай, оаазадош Миклош и катона Жюрка.
Именно в это время наш Шуркин – катона Жюрка, – щурясь на солнце, принес наш завтрак: котелок пшенной каши на четверых, котелок холодного, мутного чая и две буханки черного хлеба.
Хозяин Иштван и хозяйка Маришка-старшая что-то говорили друг другу, показывая на котелки – я отчетливо разобрал только одно: «нем ёо».
Затем Иштван, улыбаясь и поглаживая усы, сделал жест, приглашающий нас в дом, и произнес неизменное:
– Ташик!
В комнате нашей был накрыт стол – огромный кусок свиного сала, обсыпанный красным толченым перцем – паприкой, лежал на блюде. Тут же стояла тарелка с горой вареных яиц, творог, сметана, соленые овощи и каравай только что вынутого из печи белого пшеничного хлеба.
– Ну, братцы, – смеется Николай Микулин, – ежели с пшенной каши наш Колычев пропадает невесть где, то после яиц да сала в Европе никаких баб не хватит.
Едва я успел съесть пару яиц и проглотить кусок хлеба, как в дверях появился Середин с автоматом на ремне.
– Тебе, Павлик, чего? – спрашиваю я Середина.
– Вас, товарищ старший лейтенант, командир полка до себя вызывает, – говорит Середин, – они кудай-то ехать собрались. Колодов уже и «виллис» подогнал.
Выпив залпом стакан сметаны и прихватив бутерброд с салом, я отправился в село Яс-Караеню.
– Давай, Николаев, давай. Время – девятый час, – кричит подполковник Шаблий, издали увидев меня, – садись, поехали. Сегодня нам нужно начальство найти. Это тебе не мадьяры, которые нас сами дожидались.
Управляемый лихой рукой Володьки Колодова, «виллис» летел по булыжному шоссе. Но куда ехать конкретно, Шаблий не знал. На дороге мы заметили человека в демисезонном клетчатом пальто, в черной меховой шапке, с массивной палкой и трехцветной повязкой на рукаве.
– Эй! Рендорсег, – крикнул я, – бясильген оросс?!
Представитель местной гражданской полиции подошел к машине и заговорил на ломаном русском языке:
– Здрасти-пажалиста. Офицер-товариш.
– Вы не видели поблизости, – обратился к нему Шаблий, – где-нибудь в селе, больших русских начальников?
– Это есть эртергернадь, – заговорил мадьярский полисмен. – Это есть больше полковник. Нодь ван, нодь ван полковник. Да, там. Тёртель есть. Тёртель. Там много есть больше полковник.
– Ясно, – сказал Шаблий, – едем в Тёртель, там видно будет. Спасибо. Кёсенем сейп.
– Ташик, ташик! – кричал нам вслед мадьяр, махая шапкой.
В Тёртеле, действительно, расквартирован штаб 106-й дивизии. И командир полка, оставив меня с Колодовым, пошел, как он выразился, на разведку, в первый попавшийся дом.
Вскоре он вернулся:
– Нужно найти капитана Бажанова. Он где-то здесь.
Капитан Бажанов, заместитель начальника штаба 57-й арт-бригады, сообщил нам, что из артиллеристов он пока что только один здесь и состоит при полковнике Виндушеве, командире дивизии, которого знает давно – еще по боям в Карелии.
Артиллерия понемногу прибывает, и скоро должен появиться сам полковник Игнатьев.
Шаблий сообщил Бажанову координаты нашего полка, попросил его проинформировать обо всем дивизионное и бригадное начальство и приказал Колодову возвращаться назад в Яс-Караеню.
Вернувшись на хутор Черепеш, я застал Колычева только что явившегося, как он сам любил выражаться, «после ночной вылазки по бабам».
23 февраля. Утром на поле вблизи села Тёртель торжественное построение всей дивизии, посвященное празднику Дня Красной Армии. В строю три стрелковых и три артиллерийских полка. Митинг и парад – торжественное прохождение полков в пешем строю перед командованием дивизии и бригады. В приказе мне лично объявлена благодарность – приятно!
Февраль месяц. В России метут метели, а тут мы стоим в строю в гимнастерках. Правда, шапки меховые, и в них нестерпимо жарко.
Вечером командир полка собрал старший офицерский состав и в узком кругу сообщил, что 106-я дивизия сформирована из воздушно-десантных бригад, что в полках много молодых отчаянных ребят-десантников, задиристых, набранных преимущественно по окрестностям Москвы и впитавших немало внешней лихости десантников: «Нас-де, летчики и те боятся!»
– Поэтому, – говорит Шаблий, – следует быть осторожным. Не исключены скандальные инциденты. Наших солдат не следует допускать до соприкосновения с пехотой, до возможностей дебоша, скандала или
