Воспоминания самарского анархиста - Сергей Николаевич Чекин
— Вам понятен, Иванов, приговор?
— Да, понятен.
Охранники отвезли Ивана Ивановича на «черном вороне» в камеру тюрьмы.
— Ну, как суд, сколько дали? Наверно, десять лет и пять лет «по рогам», — послышались со всех сторон вопросы заключенных.
— Да, точно так, — ответил Иван Иванович, — это еще хорошо, товарищи! Мне там, на суде, хотели еще подсунуть шестой пункт в терроре против коммунистов, и если бы лжесвидетель не отказался на суде от ранее данных по приказу МГБ показаний, то могли бы приговорить по шестому пункту и к расстрелу.
Иван Иванович рассказал заключенным про инквизиторские методы и приемы следователей МГБ в отношении Иоганна Кроля. От нервного перевозбуждения и физической слабости Иван Иванович лег на нару, размышляя о суде, Кроле и своем печальном будущем. Стоило бы Кролю подтвердить свои показания, подписанные у следователя Зайцева, — суд мог бы приговорить и к расстрелу. Однако Кроль нашел в себе мужество, человеческую честность и совесть рассказать о причинах, побудивших его подписать, а потом отказаться от своей подписи. Если вначале Кроль [подписал] ложный протокол во имя спасения своей жизни, то потом нашел в себе моральное мужество отказаться от подписи во имя спасения жизни другого человека.
Дорогой Кроль! Ты прекрасный, светлый и чистый, как и родина твоя Чехословакия. Да будет благословлено имя твое, как чеха Иоганна Гуса, сожженного на костре инквизиторами религиозной и политической власти мракобесов. Ты чех — я русский, но обоих нас объединяет человеческая любовь друг к другу. У тебя и у меня враг общий, один и тот же разъединяет, порабощает и угнетает и истребляет народы — имя ему государственная власть диктаторская и не диктаторская. Наши потомки будут жить светлой и радостной жизнью без земных и небесных государственных и религиозных инквизиторов, экономических, политических и моральных палачей и эксплуататоров, порабощающих тружеников городов и полей во всех странах мира.
Шел четвертый час ночи. Камера спала, и дремали охранники в коридоре тюрьмы. Незаметно для себя как-то сразу уснул и Иван Иванович, и снилось ему, что живет он на земле в обществе без религиозной и человеческой власти и что люди всех стран живут без классового, расового, национального и религиозного начальства; исчезли границы между народами стран: каждый может жить и работать в любой стране, а труд и потребление стали достоянием самих трудящихся, объединенных в трудовые кооперативные советы — от местных до всенародных и всечеловеческих. Все люди оделись в одежды серебристого цвета, радостные и улыбающиеся в труде и отдыхе на самих себя.
После суда Кроль находился в одной камере с Иваном Ивановичем, а утром отправили этапом в Сызранскую тюрьму. Так продолжался сон Ивана Ивановича наяву о человеческой глупости в настоящем и разуме в будущем.
***Сначала Ивана Ивановича и Кроля из внутренней тюрьмы МГБ в числе других двухсот государственных преступников отправили этапом в Сызранскую тюрьму. Сызранская пересыльная тюрьма построена царями Романовыми капитально и прочно с расчетом на многие поколения, как будто предвидели цари Романовы, что будущим государственным властям социалистическим или коммунистическим тюрьмы будут нужны не в меньшей, а [в] большей степени. И действительно, Ивана Ивановича и Кроля поместили в общую камеру, где ни стоять, ни сидеть никто не мог: так плотно заполнена камера, что образовалось месиво из заключенных людей всех возрастов и наций страны. Люди дышали часто полуоткрытым ртом — в камере не хватало воздуха. Обросшие, грязные, с желто-серыми лицами и блестящими глазами, изнеможденные и изнуренные люди производили на Ивана Ивановича мучительно тяжелое состояние за них и за себя. За что людей мучают, истязают материально и духовно?! Бога нет, нет и дьявола, так кто же так подло издевается над людьми?! Ответ один: власть государства, и не буржуазная, а своя власть трудящихся над самими же трудящимися.
На следующий день в числе восьмисот заключенных Ивана Ивановича отправили в Ульяновскую тюрьму. От тюрьмы до вагонов этап вели под усиленным конвоем с автоматами, пистолетами и овчарками, заботливо предупредив заключенных, что шаг вправо, шаг влево считается побегом и конвой применяет оружие без предупреждения. Конвой быстро разместил заключенных по вагонам, и этап пошел в Ульяновскую тюрьму. Ранним сентябрьским утром этап прибыл в Ульяновск и под конвоем направился в Ульяновскую тюрьму.
Иван Иванович увидел двойные железные четырехметровые ворота, высокие каменные стены, отгораживающие тюремные здания от внешнего мира. Ульяновская тюрьма, как и все тюрьмы, построенные романовскими царями, добротная и капитальная, как будто цари знали, что без тюрем не обойдется ни одна государственная власть, тем более царь марксидов Иосиф Джугашвили провозгласил: чем ближе мы будем к коммунизму — тем больше будет у нас врагов-заключенных. И действительно, при почти тридцатилетнем царствовании Иосифа Джугашвили через тюрьмы, концлагеря и ссылки прошло много миллионов тружеников городов и полей и десятки тысяч казненных закрытым судом по приказу царя марксидов Сталина.
Вот Ульяновская тюрьма — на родине Ленина, а среди этапников-заключенных в тюрьме много тех, кто вместе с Лениным вел борьбу за Октябрьскую революцию. Иван Иванович в начале Октябрьской революции верил вместе с другими, что хозяевами страны станут труженики городов и полей, но диктатура партии принесла народам страны неисчислимые и неизмеримые беды, истребление [и] несчастья миллионов людей. Этого не мог предвидеть ни Маркс, ни Ленин. Так размышлял Иван Иванович во дворе Ульяновской тюрьмы в ожидании размещения заключенных по камерам тюрьмы.
Был теплый, ясный и тихий августовский день. В тюремном дворе этап задержали на два-три часа, так как в центре двора происходила дезинфекция камерного тюремного инвентаря: досок, топчанов, столов, скамеек от клопов. Этапникам велено было стоять поближе к стене тюрьмы. Кто-то увидел и громко сказал: «Смотрите, сколько клопов ползут к нам!» И действительно, когда взгляды этапников устремились на землю, все увидели такое множество клопов, что никому и во сне не могло присниться: клопы ползли сплошным потоком, конвейером, переливаясь коричнево-красноватой волной. Они ползли к людям, как будто знали, что [им можно] так же безнаказанно пить их кровь, как и власть имущим. Вот клопы подступили к этапникам вплотную, поползли по ногам, одежде, а лишенные права голоса и самозащиты-протеста этапники приняли клопов так же враждебно и беспомощно, как историческую тюремную и концлагерную принадлежность всякой власти и всех государств древности и
