Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 2: XX век - Коллектив авторов
Я.В. Глинка, одиннадцать лет фактически возглавлявший думскую канцелярию, со знанием дела судил о реальном положении дел в руководстве II Думы: «Всем ворочал Челноков. Головин был марионеткой в его руках. Усы кверху а-ля Вильгельм, всегда улыбающийся самодовольный вид. „Подскажите ему, – обращался ко мне Челноков, – чтоб он не сел в лужу“… „Издайте закон“, – говорил он мне, если ему надо было сделать распоряжение по канцелярии. Челноков действительно развил бурную деятельность в качестве секретаря Думы. Причем его желание быть независимым от государственных чиновников в деле управления канцелярией заставляло его ускорить составление ее штатов, которые и были внесены им в Думу всего через месяц после ее открытия». Челноков старался и сам подбирать служащих канцелярии. Например, вызвал в Петербург Н.И. Астрова, имевшего богатый опыт секретарства в Московской городской думе.
Михаил Васильевич оставил след в истории II Думы и участвуя в переговорах кадетов (П.Б. Струве, В.А. Маклаков, Н.С. Булгаков, М.В. Челноков) со Столыпиным. Эти члены кадетской фракции пытались воздействовать на премьер-министра, чтобы предотвратить роспуск Думы и наладить ее сотрудничество с правительством. Как вспоминал Ф.А. Головин, Столыпин тоже «искал разговоров» с кадетами. По мнению В.А. Маклакова, хотя сохранить Думу при ее левом партийном составе было трудной задачей и она считалась обреченной с момента избрания, «все-таки Столыпин ее защищал даже тогда, когда этим компрометировал себя в глазах Государя», защищал «долго и упорно». А потому и обратился к представителям ее наиболее многочисленной фракции и, прежде всего, к председателю Думы Ф.А. Головину. Тот отослал его к Челнокову, который старался содействовать сближению Столыпина и с другими кадетскими депутатами, в частности с Н.В. Тесленко и И.В. Гессеном.
М.В. Челноков, в отличие от большинства политиков того времени, был склонен верить в работоспособность II Думы. Г.Е. Львов, хорошо знавший «думские» настроения Челнокова, писал ему в марте 1907 года: «Что же Думу не разгонят, будет и поработаете? Что-то не чается. Дай Вам Бог и поможет вам Бог». В апреле жена Челнокова желала ему и Думе «найти верный и надежный путь». В.А. Маклаков вспоминал, что в конце апреля или в начале мая, когда Челноков в очередной раз повидал Столыпина, он пришел к своим единомышленникам озабоченный и передал им, что тот «помешался на аграрном вопросе». Столыпин сказал тогда Челнокову: «Прежде я только думал, что спасение России в ликвидации общины; теперь я это знаю наверно. Без этого никакая конституция в России пользы не сделает». Челноков прибавил от себя: «Когда Столыпин наделает своих „черносотенных мужичков“, он будет готов им дать какие угодно права и свободы». В таком толковании, по мнению Маклакова, была доля правды. Но Челноков сообщил и другое: «Столыпин встревожен таинственными работами аграрной комиссии, куда представители министерства не приглашались; он боится, что комиссия ему готовит сюрприз. Вдруг она его аграрные законы по 87-й ст. отвергнет? Этого он не допустит. Дума тогда будет распущена». Об этом он заранее и предупреждал Челнокова.
И Челноков, и Маклаков полагали в то время, что у кадетов здесь действительно слабое место. Аграрные законопроекты Столыпина противоречили аграрным программам не только социалистических партий, но и кадетов. Вотум Думы мог отнять силу у этих законов. Столыпин этого ждать не хотел. Роспуска же Думы на аграрном вопросе правительство не могло допустить, ибо опасалось крестьянства. Челноков, Маклаков, Струве и Булгаков устроили совещание, чтобы обсудить, на какой почве может быть найден компромисс. Они ясно понимали: надо склонить Думу не отвергать законов с порога, а перейти к их постатейному чтению. Маклаков вспоминал: «С этим Челноков и поехал к Столыпину. Он вернулся совсем успокоенный. Большего, чем переход к постатейному чтению для своих законов, Столыпин пока не ждет. Потом сговоримся. И Столыпин тут же решил – и об этом сказал Челнокову – выступить в Думе с принципиальной речью об аграрном вопросе». Он это и сделал.
Маклакову представлялось, что Столыпин изложил в ней «свое кредо либерала и западника». Когда же он сказал: «Обязательное отчуждение действительно может явиться необходимым, но, господа, в виде исключения, а не общего правила, и обставленного ясными точными гарантиями закона», Челноков и Маклаков переглянулись. Его слова казались им ответом на то, что им требовалось. Признание принципа принудительного отчуждения хотя бы и в небольшом масштабе, упоминание о нем в законопроектах, которые Столыпин не замедлит представить, давали, по их мнению, возможность Думе перейти к постатейному чтению. Хотя это и был вызов аграрным планам левого большинства, речь все же давала просвет. Они полагали, что в нужный момент им на помощь пришло бы общее нежелание роспуска Думы, готовность пойти на компромисс при соблюдении партийной программы. Столыпин, отмечал Маклаков, «облегчил нам эту задачу».
То, что М.В. Челноков считал тогда компромисс Думы с правительством Столыпина вполне достижимым, явствует и из его переписки с женой. В мае 1907 года она сообщала: «Сейчас пришло письмо от 21-го. Первую твою беседу со Столыпиным я уже отправила Дм. Ник. <Шипову>. 2-ю (от 21-го) посылаю ему почтой. У меня такое впечатление, что пойдут на уступки. Была бы Дума во всеоружии разума и единения… Я понимаю, – продолжала она, – что Столыпин пойдет на отчуждение, но с условием, что оно не будет провозглашено как принцип для повсеместного проведения. Здесь, конечно, ходят самые мрачные слухи. Якушкин (видный член кадетской партии. – В.Ш.) предсказывает роспуск на днях. Но, может быть, Бог милостив и возьмет верх разумный ход вещей. Роспуск „по недоразумению“, о котором ты пишешь, был бы отчаянной ошибкой, особенно со стороны центра». Роспуск Думы представлялся супруге Челнокова тем более нежелательным в связи с резким поправением общества. Даже среди родственников Челноковых высказывалось мнение, что только безумцы, к которым принадлежит и Михаил Васильевич, могут стоять за рабочие профсоюзы, что «все рабочие мерзавцы, и разумное к ним отношение – как к негодяям». Эти убеждения, свидетельствовала Е.К. Челнокова, «общи теперь стоящим у управления города и земства. К чему поведет такое настроение имущих, если будет уничтожен последний оплот законности – Дума?». И она желала мужу и его коллегам «победоносного выхода из дебрей на спокойную дорогу, с которой уже нельзя будет вас сдвинуть».
Челноков
