Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 2: XX век - Коллектив авторов
Неудивительно, что уже в самом начале XX столетия Челноков представал в глазах современников, как писал ему князь Е.Н. Трубецкой, «знающим и способным земским деятелем». И как таковой он хорошо видел, что происходит в стране; особую тревогу у него вызывал проникающий в деревню «анархизм». Но и как городского деятеля бурные события начала века тревожили его не меньше. Японская война, всеобщая забастовка, «ужасы вооруженного восстания» прервали на время поступательный ход городского хозяйства. «В мирную жизнь городских учреждений, – писал Челноков, – ворвалась политика и принесла расколы, раздоры, разделы. Закипели страсти». Во время всеобщей забастовки 1905 года городская управа вроде бы совсем отстранилась от дела. Создалось подобие исполнительного органа, ее заменяющего, в составе А.И. Гучкова, М.Я. Герценштейна, В.Ф. Малинина, М.В. Челнокова, Н.Н. Щепкина. Этой комиссии удалось кое-что сделать для восстановления порядка, в частности наладить работу водопровода, что весьма подорвало энергию забастовщиков.
Челноков – активный деятель начавшегося партийного строительства и политической борьбы в городской думе и на земско-городских съездах. В составе соединенной комиссии участвует в выработке партийной платформы и подготовке съезда конституционных демократов. Тогда он вместе с рядом своих единомышленников находил, что главным в партийной работе должна стать подготовка к выборам в «булыгинскую» – законосовещательную – думу. Так, уже в период организационного оформления кадетской партии он оказался на правом ее фланге.
Внучка автора знаменитой триады «самодержавие, православие, народность» графиня Е. Уварова, с которой Челнокова связывали узы дружбы, в письме от I октября 1905 года укоряла его, что он становится «ужасно партийным человеком», не жалея сил занимающимся множеством дел – от «высшей политики» до борьбы с голодом. Действительно, Михаил Васильевич работал не покладая рук (совещание общественных деятелей по выработке избирательного закона в октябре 1905 года, Общеземская организация, органы местного самоуправления). После опубликования Манифеста 17 октября Е. Уварова задает ему вопрос: «Лично Вы удовлетворены ли конституцией или Вы увлечены общим порывом и Вам начинает улыбаться демократическая республика или что-нибудь еще левее?» Челноков «конституцией» был удовлетворен и в «республиканцы» не рвался. Он верил в лучшее будущее России и считал, что в освободительном движении благородны стремления, порывы и само дело. Подтверждением этой веры в будущее страны служат его хлопоты по покупке имения в самый разгар революции 1905 года, когда уже начались знаменитые «иллюминации» помещичьих имений и их хозяева в панике покидали свои дворянские гнезда.
День открытия I Государственной думы он считал историческим. Ему, как и многим тогда в России, верилось, что созыв Думы – это начало новой эры в истории России. На выборах он баллотировался от кадетской партии. Однако не прошел: как кадет он был неприемлем для октябристского большинства избирателей московской губернии – предпринимателей и землевладельцев, напуганных эксцессами революции.
Открывшееся народное представительство обратилось в «Думу народного гнева». В этих условиях срывалось и сотрудничество власти и общества, и без того настороженно и даже враждебно относившихся друг к другу. Е. Уварова писала Челнокову: «Я боялась, что Общеземская организация не найдет возможным работать с министерством и бросит голод (помощь голодающим. – В.Ш.) для протеста. Но, кажется, сейчас вы не собираетесь этого делать, не попробовши работать». Руководители этой организации и на самом деле, как следует из письма Г.Е. Львова Челнокову, решили не «уходить от работы»: «голодающие без нас будут страдать больше».
Однако роспуска Думы многие очень опасались из-за того, что не знали, «как отнесется к этому народ». Челнокову казалось ясным, что дело идет именно к роспуску. Е. Уварова в письме к нему от 20 июня 1906 года высказала предположение, что после роспуска Думы он уйдет в общую политику, будет работать в кадетской партии. Так оно и получилось. Михаил Васильевич даже пострадал из-за своего «кадетства»: за его отъезд в Гельсингфорс на съезд партии без разрешения губернатора (как член губернской управы он мог уехать, только получив такое разрешение), губернское по земским и городским делам присутствие объявило ему замечание, на что последовало согласие министра внутренних дел.
На съезде в Гельсингфорсе партия фактически признала свою «ошибку» – Выборгское воззвание, нелепый «Выборгский крендель», как выразился Г.Е. Львов в одном из писем к Челнокову, который вполне разделял эту характеристику. Среди московских кадетов Челноков был влиятельной фигурой. Они избрали его в губернский комитет партии, затем товарищем председателя этого комитета. Он представлял московскую организацию на III и IV съездах и вскоре был избран членом Центрального комитета партии.
Н.П. Вишняков, старейший представитель купеческой династии, много лет заседавший в Московской городской думе и весьма не жаловавший либералов, оставил в своих неопубликованных воспоминаниях «штрихи» к портрету Николая Михайловича: «Высокая фигура с черными волосами, черной короткой бородой и усами, в очках. Одна нога кривая, а потому ходит переваливаясь, при помощи костыля (у него был костный туберкулез. – В.Ш.). Из видных земских деятелей. Человек, несомненно, умный и способный, с большой энергией… Говорит легко и свободно, хотя не особенно красиво» (это о челноковских атаках на доклады в заседаниях Думы). Вишняков изливал в дневнике свою желчь: «Челноков умный, но злой и ехидный человек». И все потому, что он – «кадет».
Между тем Московская губерния выбрала М.В. Челнокова во II Государственную думу именно как кадета и благодаря соглашению кадетов с левыми. В Думе он сразу же оказался на виду. Кадеты получили главные посты: председателя, им был избран Ф.А. Головин, и секретаря – им стал Николай Михайлович. В.А. Маклаков, избранный в Думу от Москвы, вспоминал, что личность Челнокова, долголетнего члена губернской управы, гласного городской думы в Москве, «человека исключительно „делового“, делала этот выбор очень удачным». А.В. Тыркова писала о Челнокове той поры: «Его живописная фигура сразу заняла в Таврическом дворце подобающее место. Энергичный, несмотря на сильную хромоту, непоседливый, подвижной, он бродил по огромному зданию, присматриваясь к новой обстановке. На умном выразительном лице скользила улыбка старого дядьки, которому приходится мириться с тем, что дети все шалят. Он был в кадетской партии с самого ее основания, но свою независимость ревниво охранял. Челноков окончил только городское училище, был самоучкой, но перед своими учеными партийными товарищами не робел. Это был самородок, с умом живым и острым, с редким здравым смыслом, с богатым запасом метких словечек… С кадетами-земцами он был
