Дмитрий Петров - Василий Аксенов. Сентиментальное путешествие

Мэрия не знала, что дарит писателю нового героя. А заодно и главное место действия будущего романа. Целый этаж! В таком доме. Сталинский небоскреб на брегах Яузы и реки Москвы. Ведь это здесь, а не на Боровицком холме рождался когда-то славный град. Здесь гарцевала средь дубрав княгиня Улита. Здесь возводил частоколы боярин Кучка. Отсюда есть пошла быть матушка-Москва. «Москва-ква-ква». Очередной роман.

Но написан он будет не завтра.

А сегодня, в один из cветлых дней 1999 года, Аксенов – почетный гость на арт-фестивале в Тулузе. После его завершения он едет в Биарриц – курортное местечко, заповедник сёрферов и русских эмигрантов. Здесь жил Чехов. Провел детство Набоков. Бывал Стравинский. И до того там Аксенову понравилось, что захотелось вернуться. Желание это чудесно совпало с отказом Random House печатать «Кесарево свечение». Так вот, в Биаррице, внимательно исследуя витрину агентства недвижимости, писатель нашел себе дом. На холме. Белый, с чудным садом: пальмы, магнолии, камелии, вид на Бискайский залив, равнину с черепичными крышами, отроги Пиренеев. В центре – православный собор Пресвятой Богородицы и святого Александра Невского. Русский ресторан. Приглашают: «Заходите на старый Новый год, будут одни русские». Аксенов и Майя заходят. Русские лица, французская речь. Третье поколение эмигрантов. Русские французы.

Отчего не поселиться в этом краю? Не сократить полеты в Москву на пять часов над Атлантикой? Профессор Аксенов решил себе это позволить. В 2004-м он оставляет университет, продает дом в Вирджинии и едет в Биарриц – на обрыв, к цветущим гортензиям и петуниям.

Работа здесь идет прекрасно. Никакого шума, кроме океана. Встал – и за рабочий стол. Потом – в кроссовки и бегом марш. Прогулка с «главой семьи Пушкиным Васильевичем» – тибетским спаниелем. Баскетбол с тенью. И снова – за стол. За новые книги: «Десятилетие клеветы», «Американская кириллица», «Зеница ока», «Вольтерьянцы и вольтерьянки», «Москва-ква-ква», «Редкие земли», в которых Биаррицу отведено особое место.

Порой наезжают гости. Скажем, Виктор Есипов. Идут гулять. Вдруг Аксенов как бы невзначай хвать друга за руку:

– Ты видел, как она на тебя посмотрела?

– Да кто же?

– Та мулатка?

– ???

– Беги за ней!

– Куда ж я побегу? Я ж языка не знаю!..

– Ну, смотри…

В Америке всё меряют. Длину дорог. Высоту небоскребов. Тиражи. Вес сограждан. В том числе и социальный – то есть рейтинг. Everybody who’s somebody[256]: политиков, бизнесменов, журналистов, спортсменов, ученых, дипломатов, звезд шоу-бизнеса. А агентство Washington ProFile замерило рейтинг влиятельных эмигрантов из СССР. Строго в канун отъезда Аксенова.

В стартовый список, составленный с участием российских журналистов, работающих в Вашингтоне, включили более ста имен жителей США в первом поколении, чей родной язык – русский. Разбили их на пять групп. Из них американские эксперты – ученые, журналисты, специалисты по культуре, экономике, истории и политике, фактически формирующие общественное мнение, – выбрали произвольное число самых влиятельных, на их взгляд, персон. Их место в списке зависело от простого большинства голосов.

И Аксенов занял третье место в пятерке самых влиятельных иммигрантов – деятелей искусства. Два первых места получили Михаил Барышников и скрипач Исаак Штерн. Два последних – Андрон Кончаловский и Эрнст Неизвестный.

Так распределились места влиятельных мастеров культуры на берегах Потомака. На берегах океана в Биаррице такие вещи никого не волновали. Но вот любопытно: если бы кто-то взялся учинить такой рейтинг в Москве, какое место занял бы Аксенов?

Глава 6

Сталин и Вольтер: свидание вслепую

1

Въехав в небоскреб в Котельниках, Аксенов обнаружил на стекле одного из окон, обращенных в сторону Кремля, нацарапанные слова – послание из 40-х – 50-х годов: «Строили заключенные». За крышами вздымалась колокольня Ивана Великого. Ее имперская корона вздымалась над странной страной, постоянно напоминая: здесь вам не там, и нонеча не давеча; Россия отринула сталинский тоталитаризм, но кто сказал, что она не находится в напряженных поисках нового… Нового – чего? Тоталитаризма? Какого-нибудь постсталинского, посткрасного, постсоветского? Не обязательно. Но почему бы и нет? Ведь ты же вот прямо сейчас, в данный, так сказать, момент, обеими же ногами стоишь в самом что ни на есть средоточии тоталитаризма. Сталина уже полвека как нет, а тоталитаризм его в виде вот этого вот увенчанного звездищей небоскреба и поныне торжествует над Москвой. Перемигивается с такими же звездочками на сестрах-высотках, не забывая и о кремлевских подругах. Вон как они сияют свободолюбивым народам прожекторными московскими ночами. Их отсвет уловим на всем вокруг: на улицах, зданиях, машинах, лицах людей. В их душах.

Иначе откуда ж у многих из них эта зловещая необъяснимая враждебность к тебе и друг другу, эта суровая агрессия? Вот, скажем, катит вдоль реки синий троллейбус № 116. А в нем водитель. И взгляд его устремлен не в века. И не на дорогу. А в зеркало заднего вида, где отражается элегантный пожилой пассажир. Тяжкий взгляд. Злобный. Ярый. Ну ладно – мало ли что творится в душе человека… Жизнь-то какая кругом непростая. Но что ж он двери-то не открывает на нужной остановке? Да еще вопит! И хамит! И тычет в билетное оконце монтировкой. «Ну, – орет, – говна кусок, знаешь, что может случиться с таким, как ты, гребаным шпионом?»

А день-то над рекой какой славный, «ветер и солнечное сияние превратили мутные воды в сверкающую поверхность танцующих волнишек». Пассажир изумлен: что случилось с тружеником общественного транспорта? Пытается его урезонить. Но водила ревет: «Сядь на место, жопа!» И вдруг – резкий тормоз. Пробив ветровое стекло, хам летит и замирает на асфальте[257]. Вспышка ужаса. Пассажир, содрогаясь, думает: не-ет, похоже, рановато окончательно селиться там, где шоферы вытворяют вот такое.

Видно, сильно изменились водители синих троллейбусов с тех времен, когда Окуджава писал свою нежную песню. А может, наоборот: водилы те ж, пассажиры другие – ненавистные?

Непростая история. Что ж, будем ездить в гости. Пока водители не поспеют за пассажирами.

2

Немало воды утечет, пока в июне 2007-го в интервью «Известиям» Аксенов заявит: «Можно категорически сказать, что мое возвращение в Россию состоялось. Я русский писатель, который какую-то часть года работает во Франции». А не наоборот.