Молотов. Наше дело правое [Книга 2] - Вячеслав Алексеевич Никонов
Молотов остался в Австрии еще на несколько дней в качестве гостя Рааба. Во время совместного посещения оперы, где давали «Травиату», он поразил австрийских коллег весьма профессиональным знанием деталей игры оркестра и оценками исполнения арий. Съездил Молотов и на нефтяные месторождения в Адерклаа и Матцене, на которые Москва имела виды. «Он оставил то, что, без сомнения, и хотел — хорошее впечатление, — писал Бромадж. — Он был изысканным, понимающим человеком, безусловно, хорошего воспитания и культуры»[1363].
Не Австрия станет предлогом для экзекуции над Молотовым. А Югославия, поставленная вдруг в центр всей внешней политики, исключительно ради этой цели.
Против течения
Молотов полагал, что в советско-югославских отношениях не все зависело от Москвы, но сделал еще в 1953 году шаги к их размораживанию на государственном уровне, не считая нужным развивать их по партийным каналам, коль скоро Югославия давно распрощалась с соцлагерем и сотрудничала с НАТО. «И это, разумеется, полностью ее внутреннее дело. Советский Союз стремится к развитию советско-югославских отношений в экономической, политической и культурной областях»[1364]. Кроме того, Молотов не мог легко забыть тот факт, что Тито вырезал всю просоветскую часть югославской компартии. Формула замирения, предлагавшаяся Хрущевым, была иной и описывалась популярной в те годы народной частушкой:
Дорогой товарищ Тито,
Ты теперь наш друг и брат.
Объяснил нам все Никита:
Ты ни в чем не виноват.
Молотов напишет: «В 1955 году, весной и летом, Хрущев, Микоян и др. с большим шумом повернули курс политики партии в сторону титовцев, что означало грубо оппортунистическое отступление от ленинских позиций. Уже в 1955 году мне пришлось пойти на прямой разрыв с тогдашним руководством ЦК, прежде всего с Хрущевым… Меня пытались отговаривать от выступления против Хрущева такие старые цекисты, как Каганович, Микоян, но я считал долгом коммуниста не молчать, а выступить с критикой позиций Хрущева не только на п/бюро, но и на Пленуме ЦК. Это было правильным. Может быть, следовало сделать это еще решительнее и шире, но принципиальная позиция, занятая мною по югославскому вопросу, целиком подтвердилась»[1365].
Как это было? 10 марта в «Правде» были опубликованы выдержки из выступления Тито, в которых содержалась прямая критика Молотова. Он промолчал. 8 мая вышла статья Жукова к 10-летию Победы, где, помимо прочего, указывалось на большие заслуги Тито в годы войны и высказывалось сожаление по поводу советско-югославской размолвки. Молотов по этому поводу заявил, что «санкционировал эту статью не ленинец, а обыватель». Эти его слова стали предметом разборки на Президиуме, где были расценены как «антипартийная выходка»[1366].
А Хрущев собрался в Белград. При подготовке директив для встречи с Тито Молотов и МИД предложили поставить вопросы о выходе Югославии из Балканского пакта, присоединении к Варшавскому договору, возобновлении действия советско-югославского договора 1945 года. Мидовский проект вызвал резкие возражения Хрущева, полагавшего, что «неоднократные заявления руководителей Союза коммунистов Югославии о верности марксизму-ленинизму» создают предпосылки для сотрудничества и по партийной линии. Надо посыпать голову пеплом, отмести все наслоения, ответственность за которые предлагал возложить на Берию и Абакумова[1367]. Едва вступив 26 мая на югославскую землю, Хрущев назвал Тито «дорогим товарищем» и повинился за прежнее советское поведение. Ответом было молчание и приглашение к «господам» занять места в машинах.
Тито взял на вооружение шик и пренебрежительный тон. Он лично возил гостей на своем открытом «кадиллаке» в собственных резиденциях в Бриони и на озере Блед, отправил их на мировые курорты Опатия и Риека, катал на своих яхтах по Адриатике. Неприятности для советской делегации следовали одна за другой. «Тито и его главные министры прибыли на вечерний прием в роскошном Белом дворце при полном параде — в вечерних костюмах, с женами в дорогих платьях и драгоценностях, а на Хрущеве и его спутниках были мешковатые летние пиджаки. Во время тура советской делегации по стране ее принимали с явной холодностью. Когда они шли на яхте по Адриатическому морю, у Хрущева на глазах у Тито разыгралась морская болезнь. На приеме в советском посольстве Хрущев умудрился напиться»[1368].
Югославский лидер дождался от Хрущева признания неправоты СССР по всем вопросам. Присоединяться к соцлагерю — в любой форме — Тито отказался. На заключительном ужине, как свидетельствовала выступавшая в роли хозяйки вечера знаменитая певица Галина Вишневская, Хрущев все время поднимал тосты и норовил расцеловаться с Тито. «Йося, да перестань ты сердиться. Ишь, какой обидчивый! Давай лучше выпьем — кто старое помянет, тому глаз вон». Но Тито был непреклонен. «Спокойно, по-хозяйски наблюдал он, как посланники великой державы перед ним шапки ломают. Чувствовалось, что ему хочется продлить удовольствие, что он давно ждал этого часа: нет-нет да и промелькнет в глазах ироническая ухмылка»[1369].
Однако результаты визита были, естественно, названы огромным успехом советской дипломатии. 6 июня Хрущев на Президиуме ЦК восторженно рассказывал о своем югославском турне. При обсуждении проекта постановления Молотов возразил против ключевой фразы о том, что «в процессе переговоров по партийным вопросам, в которых советская делегация последовательно отстаивала принципы марксизма-ленинизма, достигнуты первые результаты». И тут на него началась жесткая атака.
— После выступления товарища Молотова нельзя так теперь оставлять дело, — взорвался Микоян. Его поддержали Булганин, Суслов и Маленков. Ворошилов предлагал не превращать пустяковые вопросы «черт знает во что». Молотов парирует:
— Результаты поездки большие и положительные. Я не согласен с некоторыми положениями. По партийной линии не добились результатов. Наши отношения с Югославией ухудшились из-за националистического уклона, а не из-за Берии. Стоит возразить — говорят: «Мешаете работе».
Хрущев подвел черту, предложив поставить вопрос в принципиальную плоскость и вынести сор из избы —
