Молотов. Наше дело правое [Книга 2] - Вячеслав Алексеевич Никонов
Маленков потерял пост главы правительства. Каганович писал: «Председателем Совета министров Хрущев предложил Булганина, хотя более естественной кандидатурой должен был быть Молотов»[1351]. Сам Молотов предлагал кандидатуру Хрущева[1352]. Полагаю, тем самым он считал возможным отодвинуть его от руководства партией, лишая главного аппаратного козыря. Но большинство согласилось с кандидатурой Булганина. Хрущев не хотел ни уходить с поста первого секретаря, ни пускать столь сильную фигуру, как Молотов, на пост председателя правительства. 7 февраля было принято окончательное решение о создании Совета обороны как постоянно действующего органа. Вопрос о председателе теперь решился однозначно — Хрущев. Молотов тоже оказался в его составе — вместе с Булганиным, Ворошиловым, Кагановичем, Жуковым и Василевским.
Теперь наступила очередь Молотова. Жесткая атака, начавшаяся с весны 1955 года, имела исходной целью подорвать его авторитет в двух областях, где он казался неколебимым: марксистско-ленинская теория и внешняя политика.
5 мая ведущие работники идеологического фронта ЦК КПСС пишут записку (ясно, не по собственной инициативе) о наличии в докладе Молотова на Верховном Совете 8 февраля (вспомнили!) грубейшей политической ошибки. Там он сказал, что в СССР «уже построены основы социалистического общества», тогда как правильная формулировка должна была говорить о «построении в основном социалистического общества». Хрущев, который стоял за этой запиской и ранее не был замечен в каком-либо интересе к теории, ставил под сомнение его (Молотова!) большевистскую грамотность. Молотов действительно считал, что до полной победы социализма в стране еще далеко, и в ответной записке 18 мая уверял: «Разумеется, дело завершения строительства социалистического общества и перехода от социализма к коммунизму достаточно длительный процесс и связано с достижением значительно более высокого экономического уровня, с дальнейшим повышением уровня коммунистического воспитания людей, а также с соответствующими международными условиями»[1353]. Но Президиум ЦК был непреклонен: основы социализма были построены еще в 30-е годы, а теперь его победа была безусловной. Молотова обязали написать опровержение, которое появится в «Коммунисте» в начале октября: «Считаю свою формулировку по вопросу о построении социалистического общества в СССР, данную на сессии Верховного Совета СССР 8 февраля 1955 года, из которой можно сделать вывод, что в Советском Союзе построены лишь основы социалистического общества, теоретически ошибочной и политически вредной». Редакционная статья в том же номере журнала доказывала «теоретическое банкротство» тех, кто использовал устаревшие формулы[1354].
Одновременно под сомнение ставилась компетентность Молотова в международных вопросах. Как только Франция депонировала в Западноевропейский союз документ с ратификацией Парижских соглашений, Хрущев объявил об аннулировании Верховным Советом советско-французского договора 1944 года в связи с несовместимостью с ним Парижских соглашений. С той же мотивировкой был аннулирован и договор 1942 года между Советским Союзом и Великобританией. Нетрудно представить, насколько Молотов был недоволен отправкой в корзину добытых потом и кровью боев Великой Отечественной соглашений. Его помощник Ерофеев писал, что аннулирование договоров «было серьезной ошибкой, одной из тех, которые не раз допускал Хрущев»[1355].
Стандартным обвинением Молотова со стороны Хрущева и его соратников станет противодействие заключению мирного договора с Австрией. Более того, Хрущев это сделает одной из своих любимых баек. Он будет ее рассказывать даже Джону Кеннеди в мае 1961 года[1356]. На самом деле Молотов и возглавляемый им МИД предложил триединую формулу решения австрийской проблемы. Первое: «урегулирование австрийского вопроса нельзя рассматривать вне связи с германским вопросом, особенно ввиду имеющихся планов ремилитаризации Западной Германии, что усиливает опасность поглощения (аншлюса) Австрии». Второе: «Австрия должна взять на себя обязательство не вступать в какие-либо коалиции или военные союзы, направленные против любой державы» антигитлеровской коалиции. Третье: необходим «безотлагательный созыв совещания четырех держав» для рассмотрения германского вопроса и заключения мирного договора с Австрией[1357].
Молотов не спешил, понимая, что вывод войск из части советской зоны оккупации, в которую входила и Австрия как регион Германии к моменту завершения войны, и мирный договор с ней, означавший ее независимость, были крупными политическими козырями в руках Москвы, которые можно было серьезно разыграть. Напротив, Президиум ЦК постоянно торопил МИД с односторонними уступками, причем не только по этому вопросу. «Кто-то в Министерстве иностранных дел называл такую политику уступок игрой в поддавки»[1358], — писал Трояновский. Молотов в эту игру не играл никогда. Весной 1955 года пять представленных МИДом проектов решений австрийского вопроса были Хрущевым отвергнуты[1359]. Но разногласия не носили принципиальный характер. Максимум, что инкриминировали Молотову на июньском пленуме 1955 года, — промедление[1360]. В ходе советско-австрийских переговоров в Москве были сняты спорные вопросы о правах СССР на бывшую германскую собственность в Австрии, а Кремль дал добро на вывод оккупационных войск и подписание государственного договора. Австрийский премьер вспоминал слова Хрущева: «Вы знаете, господин Рааб, это первый раз в моей жизни, когда я сижу рядом с настоящим капиталистом»[1361].
14 мая в Вене был прекрасный солнечный день, улицы заполнены людьми, с восторгом приветствовавшими машины глав делегаций. В 16.30 западные министры встретились с Молотовым. Даллес предложил ему занять председательское место, чем он не преминул воспользоваться. Согласование окончательного текста договора уже не заняло много времени. Но Молотов не был бы самим собой, если бы даже в этот момент не попытался добиться чего-нибудь еще. Он зачитал тест проекта декларации об австрийском нейтралитете и предложил его подписать. Западные партнеры запротестовали и ограничились обещанием. Молотов не стал упорствовать. Новый глава британского МИДа Гарольд Макмиллан, который первый раз лично с ним встречался, записал: «Он, безусловно, председательствовал на нашем собрании со скрупулезной корректностью, не теряя времени и с опытом профессионального председателя. Этим вечером после ужина в американском посольстве он пребывал в хорошем настроении и позволил себе тяжеловатые шутки, что означало русскую манеру быть расслабленным». После ужина разговоры перешли на саммит «Большой четверки». Даллес и Макмиллан предлагали предварительно провести переговоры министров иностранных дел. Молотов не видел в этом необходимости, считая, что для саммита все готово, и несколько раз повторил, что отношениям между странами необходимо придать «новый импульс». Согласовали время: конец июля — начало августа. В качестве места встречи Молотов предлагал Вену, Даллес возражал: Эйзенхауэр никогда не приедет в страну, где еще находятся советские войска. Так возникла Женева.
На следующий день во дворце Бельведер Молотов вместе с коллегами из США, Англии, Франции и Австрии
