Джозеф Антон. Мемуары - Ахмед Салман Рушди
Опьяняющие денечки! Они с Гитой катались в парке на багги, и хотя одна пожилая женщина крикнула “Вау!”, больше никто и глазом не повел. Он позавтракал с Джандоменико Пикко, который сказал ему: “Ключевой фактор – США”. Он гулял в Баттери-парке, бродил по Линкольн-центру. В кабинете Эндрю у него произошла волнующая встреча с Майклом Герром, который вернулся в Америку и поселился в Казеновии – в городке своего детства в дальней части штата Нью-Йорк, откуда рукой подать до Читтенанго, где родился Л. Фрэнк Баум, автор “Волшебника страны Оз”. А Сонни устроил в его честь вечеринку, на которую пришли Пол Остер, Сири Хустведт, Дон Делилло, Тони Моррисон, Сьюзен Сонтаг, Анни Лейбовиц и Пол Саймон. Лучший, на его взгляд, момент этого вечера освобождения, когда он вновь оказался внутри того единственного из миров, где он когда-либо хотел обитать, настал, когда Бетт Бао Лорд[155] с совершенно серьезным лицом, действительно желая получить ответ, спросила Сьюзен Сонтаг: “Сьюзен, у вас есть какие-нибудь интересные причуды?”
Они с Элизабет поехали с Эндрю и Кейми Уайли в Уотер-Милл на острове Лонг-Айленд, где у них был дом, и там к ним присоединились Пэн Макьюэн, Мартин Эмис, Дэвид Рифф, Билл Бьюфорд, Кристофер и Кэрол Хитченс. Эндрю устроил вечеринку, на которой Сьюзен Сонтаг продемонстрировала-таки одну из своих интересных причуд. На самом деле она была не одна Сьюзен, а две: Хорошая Сьюзен и Плохая Сьюзен, и если Хорошая Сьюзен была блестящей женщиной, остроумной, верной своим друзьям и довольно-таки величественной, то Плохая Сьюзен могла быть свирепым чудовищем. Одна младшая сотрудница агентства “Уайли” сказала о конфликте в Боснии что-то такое, что не понравилось Сьюзен, и Плохая Сьюзен выскочила из нее со страшным рыком, готовая растерзать несчастную.
Бой не был честным: Сьюзен Сонтаг против молодой женщины, которая в любом случае не могла сопротивляться, потому что Сонтаг была важным клиентом агентства “Уайли”. Надо было спасать юную жизнь, и они с Биллом Бьюфордом подошли и заставили грозную Сонтаг замолчать, бомбардируя ее всякой ерундой:
– Слушай, Сьюзен, как тебе нравится ротация питчеров в “Янкиз”?
– Что? Какая еще ротация? Да плевать мне на питчеров в “Янкиз”, я тут объясняю этой молодой особе…
– Понятно, но, Сьюзен, ты должна признать: Эль Дуке[156] – это нечто.
– Да нет, послушайте, это важно: эта молодая особа считает, что в Боснии…
– А как тебе вино, Сьюзен? По-моему, красное все-таки чуть-чуть отдает пробкой.
В конце концов Сонтаг умолкла под градом чепухи, и сотрудница агентства осталась жива.
Была холодная ноябрьская погода, но они выбежали на морской берег, стали перекидываться футбольным мячом, пускать по воде камешки, играть в дурацкие словесные игры (например, в “чуточку не те названия”: “Господин Живаго”, “Прощание с оружием”, “Для кого звонит колокол”, “Два дня Ивана Денисовича”, “Мадемуазель Бовари”, “Повесть о Форсайтах”, “Большой Гэтсби”, “Водитель такси”, “Любовь во время гриппа”, “Тоби Дик”, “Закавыка-22”, “Гекльберри Швед”), и охранников нигде не было видно. В те дни, наполненные дружбой, он увидел проблеск надежды на будущее. Если Америка позволит ему приезжать на свой страх и риск и тихо находиться на американской земле, это, может быть, наилучший способ обрести некую свободу в ближайшей перспективе; так, по крайней мере, ему, возможно, удастся освобождаться на время – на месяц, на два, на три месяца в год, – пока он ведет борьбу за снятие угроз. Что он, в конце концов, такое, как не съежившаяся масса, которая жаждет распрямиться и дышать свободно? Ему слышна была песня статуи в гавани, и песня эта была, казалось, обращена к нему.
Его канадский издатель Луиза Деннис, председатель канадского ПЕН-клуба, племянница Грэма Грина, лучший редактор во всем Торонто и, кроме того, половинка самой высокой и красивой из всех известных ему счастливых супружеских пар (вторая половина – еще более рослый и такой же эффектный Рик Янг), предложила ему, как всегда без предварительного оповещения, выступить на ежегодном благотворительном вечере в пользу ПЕН-клуба Канады. Она была уверена, что затем произойдут встречи с ведущими политиками страны и что Канаду не нужно будет долго уговаривать “войти в команду”. Нашли частный самолет. Это был всем самолетам самолет: дизайн интерьера разработал Ральф Лорен[157], и трансатлантический перелет был самым комфортабельным в его жизни. Но он все равно предпочел бы стоять, как все пассажиры, в очереди в Хитроу и лететь на общих основаниях. Когда твоя жизнь – череда кризисов и чрезвычайных решений, нормальность – вот что кажется тебе бесконечно желанной, но недостижимой роскошью.
В Торонто их встретили Рик Янг и писатель Джон Ролстон Сол, представлявшие ПЕН-клуб, и отвезли домой к Майклу Ондатже и Линде Сполдинг[158]. На следующий день началась работа. Среди многих прочих у него взял интервью ведущий канадский журналист Питер Гзовски, и в ходе своей радиопередачи он задал ему вопрос о его половой жизни. “Без комментариев”, – ответил он. “Но, – не отступал Гзовски, – это не значит – без секса?” За ланчем он познакомился с премьер-министром провинции Онтарио Бобом Роу, который существенно помог, когда надо было раздобыть самолет. Моложавый доброжелательный блондин, Роу пришел в кроссовках и сказал, что согласился выйти на сцену во время благотворительного вечера, хоть жена и боится, что его убьют. Выяснилось, что канадские органы безопасности предостерегли от встречи с ним всех политиков; или, возможно, это был предлог, чтобы уклониться от нее. Как бы то ни было, организовать эти встречи оказалось трудно. Вечером они с Элизабет ужинали дома у Джона Сола и тележурналистки, будущего генерал-губернатора Канады Адриенны Кларксон, и после ужина Адриенна встала и красивым, сильным голосом спела Hello, Young Lovers[159].
На следующий вечер они все были за кулисами театра Уинтер-Гарден, и он надел футболку с эмблемой ПЕН-клуба, которую принес ему Рик. Пришел улыбающийся Джон Ирвинг. Вбежала Пегги Этвуд в ковбойской шляпе, в куртке с бахромой и поцеловала его. Когда началась часть программы, посвященная Рушди, ощущение было такое, словно ему отдают высочайшие литературные почести: писатель за писателем зачитывал кусок из жуткой хронологии фетвы и затем садился на сцене. Джон Ирвинг очень тепло рассказал об их знакомстве много лет назад и прочел начало и окончание “Детей полуночи”, а затем Этвуд пригласила его на сцену, он вышел, и тысяча двести человек сначала ахнули, а потом разразились возгласами солидарности и любви. Странно это, подумал он, – превращаться в символ. Он не чувствовал себя символом. Он чувствовал себя… настоящим. Но в
