Евреи в России: XIX век - Генрих Борисович Слиозберг
До отъезда в Полтаву я сделал попытку поступить на государственную службу. Я думал, что получение мною золотой медали заменит мне всякую протекцию, которой я, впрочем, и лишен был, так как никаких «протекторов» не имел. Я обратился к обер-прокурору уголовного кассационного департамента, А.Ф. Кони, прося его принять меня на службу по Сенату. Но, по-видимому, я показался Кони наивным молодым человеком, не понимавшим, что, как еврей, я поступить на службу не могу.
Пока что мы с женой отправились в Полтаву. Надо было отдохнуть. Мы провели лето в имении тестя, в тридцати верстах от Полтавы. Трудность разрешения вопроса об избрании пути жизни не уменьшалась, а все увеличивалась. Я был настолько подготовленный юрист, чтобы понимать, что я еще далеко не юрист. Мои умственные потребности, выросшие на почве талмудической подготовки в детстве, не могли быть удовлетворены казенным, по установленному образцу, прохождением юриспруденции для сдачи экзаменов. Небольшой же опыт приобщения к науке, проделанный мною при изготовлении сочинения по уголовному праву, как бы только раздразнил мой научный вкус, и расстаться с мыслью о дальнейшей научной работе мне было крайне тяжело. Я был несколько избалован в оценке своих способностей, и рецензия моего сочинения, о которой я уже упомянул, со стороны профессора Сергеевского возбудила во мне честолюбие, которое не могло бы удовлетвориться даже ожидавшимися успехами в качестве одного из многих в толпе адвокатов, особенно в провинции. С другой стороны, я понимал, что в Петербурге, в этом необъятном котле, где жизнь кипит, я, не одаренный практической сметкой и не знавший за собой умения проталкиваться сквозь толпу, при отсутствии связей и знакомств, не сумею выдвинуться на практической почве как помощник присяжного поверенного. Я понимал, что один научный багаж, вынесенный из университета, — слишком еще скромная приманка для привлечения хозяев большой гостиницы практической жизни. Я старался убедить в этом и своего отца, и особенно тестя, который имел право решающего голоса при обсуждении и решении вопроса, как быть дальше. Средства, которыми располагали мы с женой, получившей скромное приданое, были скудны, а теперь почти истощены расходами на поездку за границу и на лечение. К внутренним, моральным трудностям присоединялись, таким образом, и трудности материального свойства. В глубине души я еще не отчаивался в надежде на ученую карьеру. Мечталось, что, если мне удастся выступить на научном поприще с серьезными работами и получить ученую степень магистра, если мои занятия наукой протекут под руководством заграничных авторитетов, то вероисповедные препятствия будут преодолены. Кто из евреев не надеется, что для него будет сделано исключение в общей антисемитской атмосфере? После долгих колебаний, и особенно ввиду того соображения, что здоровье моей жены только выиграет от пребывания за границей в хороших климатических условиях, решено было, что мы отправимся за границу, где я буду совершенствоваться в юридических науках и готовиться к магистерскому экзамену, и что потраченные на это средства окупятся впоследствии.
В конце июля 1886 года мы отправились в Гейдельберг.
ГЛАВА IX
Гейдельбергский университет • Настроение в Германии в 1886 году • Система немецкого преподавания на юридическом факультете в сравнении с русской • Профессор Куно Фишер и его лекции • Лейпцигский университет • Семинарий • С. Манделькерн, автор «Конкорданций» • Мои занятия • Принц Макс Баденский как студент • Характеристика профессоров Биндинга, Оскара Бюлова, Ваха, Зома • Оживление в науке гражданского права накануне введения общего германского гражданского кодекса • Лионский юридический факультет • Профессор Гарро • Французская система юридического преподавания • Творчество Наполеона I • Буланжистское движение • Профессор Лакассань и его кабинет судебной медицины • Психиатрия и наука уголовного права • Увлечение научною работою
Осенний семестр в Германии начинается с середины октября. Мы приехали в Гейдельберг заранее, приискали квартиру. Я матрикулировался в качестве действительного студента в университет[194], то есть получил право считаться академическим бюргером. Гейдельберг уже не представлял собою того, что рисовала себе русская молодежь по традиции прежнего времени. Мы прибыли на следующий год после празднества 500-летнего юбилея университета, одного из старейших в Германии. Гейдельберг не был маленьким городком наподобие других (кроме столичных) университетских городов в Германии. Он имел характер космополитический; было много иностранцев, привлекаемых туда благоприятным климатом и природными красотами окрестностей, а также и тем обстоятельством, что Гейдельберг находится недалеко от Рейна и связан со всеми крупными прирейнскими городами весьма удобными железнодорожными линиями. В университете имелось много слушателей-иностранцев, в особенности англичан. Русских студентов было сравнительно немного; большинство из этих русских слушателей были евреи. Окончивших курс в русских университетах было совсем немного. Кроме меня было еще двое: Введенский, впоследствии профессор философии, и профессор физики Военно-медицинской академии и Технологического института Терешин. Некоторые из русских и евреев, состоявшие на медицинском факультете в Гейдельберге, не имели аттестатов зрелости и числились вольнослушателями; только немногие были политическими эмигрантами. Русские студенты встречались в читальне, помещавшейся на одной из главных улиц в нанятой комнатке. Ею управлял какой-то комитет, которого мы, студенты, никогда и не видели. Двери этой читальни были денно и нощно открыты, какая-то невидимая рука — редко — убирала эту комнату и стирала пыль с книг; студенты же, кто мог, делали кое-какие взносы на содержание библиотеки, на выписку журналов, — большинство последних, впрочем, получалось бесплатно. Бюджет библиотеки был весьма ничтожный: 100 или 150 марок в месяц. Само собою разумеется, что читальня была в значительном беспорядке; надо удивляться, что при отсутствии всякого надзора книги все-таки не расхищались и запрет брать книги на дом соблюдался. Весь город жил университетом и студентами. Не буду останавливаться на организации немецкой университетской молодежи, на корпорациях. Отношение немецких студентов к иностранцам, и в частности, к русским, я не мог бы назвать дружелюбным. Напротив, замечалась некоторая отчужденность. Немецкие студенты неохотно вступали в сношения с иностранцами, и менее всего с русскими. В корпорациях принимали участие, конечно, только немцы, и поэтому многие из русских и вообще иностранцев проводили годы в Гейдельберге, не завязав каких-либо близких знакомств с товарищами-немцами.
Это была эпоха, когда Бисмарк был фактическим распорядителем судеб Германии, в
