Евреи в России: XIX век - Генрих Борисович Слиозберг
Третий курс факультета я проходил, уже будучи женатым. Я еще больше замкнулся в кругу частной своей жизни и почти не имел никаких встреч, которые оставили бы какие-либо воспоминания. Я получил возможность углубиться в изучение отдельных юридических наук, посвящать больше времени научной подготовке вообще. И профессора на этом курсе давали больший к этому стимул. Один из таких профессоров, умевших вызывать у слушателей интерес к своему курсу, был профессор уголовного права Н.Д. Сергеевский. Он был талантливый лектор, и хотя он не заставил забыть его предшественника по кафедре уголовного права, лучшего русского криминалиста, профессора Н.С. Таганцева, он, однако, привлекал на свои лекции полную аудиторию.
В восьмидесятых годах ни одна область юриспруденции не переживала такого обновления, как криминалистика. Появились в Европе новые уголовные кодексы. Повсеместно уже введены были суды с участием присяжных заседателей. Вопросы, связанные с уголовным правом, привлекали к себе общественное внимание. Они затрагивали и разные стороны жизни — социальной, экономической, — и психологические элементы индивидуума. Гласное судопроизводство, судебные отчеты в печати о выдающихся преступлениях были всем доступны и всех интересовали. Общество требовало ответов на многие вопросы, разрешить которые призвана была наука. Народилось новое направление в науке уголовного права, чисто реалистическое. В области этой науки явилась возможность использовать методы, применявшиеся к изучению естественных наук. Наряду с методами, унаследованными от прежнего времени, — методами чисто умозрительного, философского изучения явлений жизни, реализм в уголовном праве вызвал новую оформленную теорию итальянского ученого, еврея Цезаря Ломброзо, родоначальника так называемого антропологического направления в уголовном праве. Уголовная статистика стала необходимым материалом для изучения вопросов, связанных с проблемой преступности. Это новое направление стало особенно манить к себе юристов в России. Русская юридическая наука всегда была по преимуществу подражательной. В уголовном праве до этой эпохи первообразом для ученых-криминалистов служила немецкая наука. Германия и в этом отношении оказывала большое влияние на Россию. Это было результатом не только исторической традиции — первые профессора в России были большею частью из Германии, — но и внутренней особенности немецкой науки. Германия была разделена на множество отдельных государств с разнообразными партикулярными законодательствами. Немецкие ученые стремились, создавая научные начала, делать обобщения, то есть создавать общие теории, широкие формулы, пригодные, по их всеобщности, для всего разнообразия законодательных постановлений отдельных немецких государств, крупных и мелких. Работая для своей страны, германская наука создавала вместе с тем научные принципы, пригодные к применению и для других государств. Этим она отличалась от французской науки, которая имела с начала XIX века твердые основания в виде определенных норм права, однообразных для всей Франции, созданных гением Наполеона I, — уголовный кодекс 1805 года и более совершенный гражданский кодекс 1810 года, действующие в главных своих очертаниях до настоящего времени.
Подражательностью русской науки объясняется то, что всякая новая теория или, вернее, новое направление научной мысли в круге общественных и юридических наук привлекало к себе особые симпатии в России и немедленно находило у нас адептов. Можно утверждать, что нигде, как у нас, ученые не были так падки на новизну.
Разумеется, и антропологическое, реалистическое направление в уголовном праве нашло себе крайне сочувственный отклик в русских научных кругах. Профессор Сергеевский держался, однако, старой школы (так называемой классической) и имел поэтому репутацию консервативного ученого. Но предмет, которому посвящены были его лекции, интересовал молодежь. Я также заинтересовался уголовным правом больше, чем всеми другими юридическими науками, и помимо усердного посещения лекций я поэтому на третьем курсе начал серьезно заниматься вопросами уголовного права. Довольно скоро удалось мне преодолеть трудности мало до того времени знакомого мне немецкого языка, и я стал усердно изучать немецкие монографии по уголовному праву. К этому представился и специальный случай: на факультете объявлена была тема для сочинения на соискание медали по уголовному праву; я решил принять участие в конкурсе и приступил к подготовительным работам. К несчастью, моя жена начала хворать, это мало содействовало сосредоточению внимания, и работа плохо налаживалась. К весне ее болезнь обострилась, и по указанию лучшего медицинского авторитета в Петербурге, профессора Боткина, мы в целях лечения отправились за границу — в Вену.
Заботы о серьезной болезни жены не дали мне возможности получить впечатления, которые несколько дней в Вене произвели бы на меня в другое время. В первый раз очутился я в такой привлекательной внешней обстановке, в сравнении с которой столичная жизнь в Петербурге казалась слабо бьющейся. Я не мог посетить ни одного музея, не мог интересоваться даже университетом, послушать хотя бы одну лекцию тамошних знаменитостей. Профессор Шреттер, крупнейшее медицинское светило Вены (по болезням дыхательных путей) не разрешил моей жене продолжить пребывание в Вене ни на один лишний день и направил нас в неизвестный тогда еще в России курорт Глейхенберг, недалеко от Граца в Штирии. Это место изобилует красотами природы, с чудными окрестностями, но не могло быть речи ни о каких экскурсиях вследствие состояния здоровья жены. Благотворный воздух и минеральные воды быстро поднимали силы больной, и я стал думать о том, чтобы из Глейхенберга наезжать в Грац
