Всеволод Иванов. Жизнь неслучайного писателя - Владимир Н. Яранцев
Это ли стало последним ударом для уже тяжело больного Иванова, поставив точку в его физическом, земном существовании в августе 1963 г.? Наверное, нет. Ибо в апреле того же года он явно охладел к возможности снятия фильма, повторению успеха 20-летней давности с фильмом «Пархоменко». В последних дневниковых записях он пишет: «Пробую писать “Бронепоезд”, пробую, преодолевая не то чтобы усталость, а нехотенье», тем более что и ожидать успеха напрасно: «…Чего ждать?». Он уже тогда понял, что написал сценарий не для кино и не для фильма, а для вечности. И когда-нибудь, лет через 50–60, его прочтут и все правильно поймут. Что и к бронепоезду и его обитателям и его врагам, который уже раз после повести и пьесы и ее неоднократных переделок для театра, он вернулся неслучайно, и что тот 1919 год останется в его памяти как поворотный пункт не только в его жизни, но и жизни всей страны. И что, не будь этого поезда, в котором он тогда жил и работал вместе с колчаковцами, с которыми он мог доехать до заветного Дальнего Востока, он не стал бы писателем, и писателем советским – дьявольская разница! Значит, он стал писателем в 1921 г. случайно, из-за последствий колчаковского 1919 года? Или все-таки неслучайно? Восемь томов его собрания сочинений, вышедшие в 1958–1960 гг., – весомое, казалось бы, этому доказательство. Но не достаточно убедительное: одна тонкая книжка «Тайное тайных» стоила многих томов этого собрания. И третий том, где рассказы этой лучшей его книги перетасованы с «сибирскими» и «экзотическими» и оборваны на «Литере Т», рассказе «политическом», – слабое тому утешение. Это просто «Рассказы 1917–1927 гг.», и все. Его творческая биография, писательский и жизненный путь, поиски и блуждания, закончившиеся триумфом «Тайного тайных» и долгим, тягостным нежеланием отказываться от его ценных плодов, тут никак не отражены. А сколько он и его жена бились за этот том в 1950-е гг., сколько здоровья он оставил, пригодившегося бы в 1960-е! Сохранили только «Возвращение Будды» и «Гибель Железной» из наследия «Тайного тайных», не считая рассказов из этой книги, рассеянных среди прочих. А их надо давать в той единственной последовательности, сплотке, а не порознь, тогда и будет толк, нужный эффект.
Уж лучше бы в том собрании были «Кремль» и «У», «Сокровища Александра Македонского» и «Генералиссимус», две-три самые близкие ему пьесы («Блокада», «Двенадцать молодцов из табакерки», может быть, «Канцлер»), да и стихотворного «Левшу», пожалуй, включил бы. А вместо этого его будут звать (или дразнить!) автором «Пархоменко» или другого романа, «Мы идем в Индию», и испорченных правкой «Похождений факира». Сейчас, в 1963 г., он вряд ли бы так расправился с лучшим своим романом. Взял и разделил, разрубил живьем, все на пять частей, и еще сплоховал с их названиями: «Очень плохой парень», «Плохой парень изо всех сил старается быть хорошим» и т. д. Видно, сказались занятия литературной теорией, с лекциями по которой выступал в Литературном институте как раз в эти годы, где больше путал, уходил в дебри построения сюжетов, композиции и т. д., стараясь разобраться в собственном творчестве, чем находил решения.
Но теперь пора ставить точку. «Путь должен где-то кончаться», – записал Иванов в последний раз в дневнике еще в апреле. А 15 августа закончил свой жизненный путь неслучайного писателя. Его сын Вячеслав Иванов свидетельствует, что «когда он умирал, Будда ему явился, и он имел разговор с Буддой (…). И он мне говорил: “Видишь этот дом? Сегодня ночью этот дом пошел ко мне, и оказалось, что это Будда”». Может, конечно, «с научной точки зрения», это галлюцинации, вызванные «метастазами» дошедшей до мозга опухоли, замечает на всякий случай Вяч. Иванов. Пусть ученые и доктора этим утешатся. Но мы-то знаем, что Будда, впервые явившийся Иванову в 1923 г. в «Возвращении Будды», ровно через сорок лет вернулся к верному своему ученику и воплощению (см. фото конца 1950-х гг.). И спрашивает: «Куда теперь Будде направить свой путь?» То ли профессор Сафонов, бросивший Петроград и отдавший свою жизнь за его статую, то ли сам Будда это спрашивает. А скорее всего, сам Иванов. Который в августе 1963 г., конечно, не остановил свой путь. И продолжает быть среди нас. То в обновленном собрании сочинений восьмитомника 1976–1977 гг., то в изданиях уже XXI века с заветным «Тайным тайных» в «Литературных памятниках», то воскреснет в большом и форматном томе «Неизвестного Всеволода Иванова». И прожил еще добрых 55 лет в своем сыне, академике словесных наук Вячеславе Всеволодовиче Иванове.
Его путь продолжается. И вечный Будда смотрит на нас через свои круглые очки с мудрой улыбкой.
Эпилог, который мог бы стать прологом
Возможно, читатель посетует, что в этой книге много других книг, о книгах и произведениях. Но разве это не в духе самого Иванова – великого книгочея и книголюба, обладателя огромной библиотеки (причем первая сгорела во время войны в Переделкине) и автора воспоминаний под названием «История моих книг»? Необычно, не правда ли, ставить в заглавие мемуарного текста на первое место написанные им книги? Может быть, потому, что о собственной жизни писать всю правду было невозможно при его «имидже» советского писателя, ровесника революции, ученика и близкого друга Максима Горького. Многое бы вскрылось из того, что мы уже рассказали здесь. Например, горькая – во многих смыслах – дружба с Сергеем Есениным и многолетнее пьянство, следствием чего, вернее, одним из них, была лучшая книга Иванова «Тайное тайных». И, чтобы замолить мнимые грехи этой крамольной книги, Иванов и свернул с найденного им пути на гладкую дорожку простого и ясного стиля. С пьянством он, благодаря этому, покончил, завел семью, добился благополучия, но начиная с 1930-х гг. так и не смог написать или дописать чего-то более-менее подобного.
Вообще, об этих роковых для него 1930-х в
