Адольфо Камински, фальсификатор - Сара Камински
И снова мы оказались без крыши над головой, не зная куда податься. Союз евреев поселил нас в восемнадцатом округе, на улице Ламарк. Мы судорожно искали другое пристанище, понимая, что отсрочка не продлится долго и нам нужно спрятаться.
Папа целый день отсутствовал, а вечером собрал семейный совет.
– Я разыскал моих старых друзей, с которыми не виделся много лет. Мы с ними вступили в Бунд еще в России. Они обещали помочь. Дети, нам придется расстаться. Отныне каждый пойдет своей дорогой.
– Даже я? – голос тринадцатилетней Полин задрожал, ей было страшно остаться без нас, совсем одной.
– Вас отвезут за город, на ферму. Пока не знаю, куда и как. Сначала нужно раздобыть фальшивые документы. Несите подходящие фотографии. Просили, чтобы их передал кто-нибудь помоложе. Адольфо, ты справишься, я на тебя рассчитываю. Встречу уже назначили. Я им подробно тебя описал. Кличка связного – Пингвин.
Фальшивые документы… Клянусь, до этого вечера мне бы и в голову не пришло их подделать, таким законопослушным и добропорядочным меня воспитали…
Вскоре я стоял с книгой в руках у памятника Мольера напротив Коллеж-де-Франс, как договаривались. Мимо без конца сновали прохожие, в основном студенты. Я ждал, но ко мне никто не подходил. Я пристально всматривался в лица тех, кто казался мне похожим на борцов Сопротивления. Почему-то я представлял, что связной будет непременно как Жан Байер: высокий, стройный, уверенный в себе, дерзкий.
– Адольфо!
Я резко обернулся и едва не налетел на маленького полного кудрявого брюнета, который приветливо улыбался мне как старому другу, чтобы наша встреча не выглядела подозрительной.
– Пингвин?
Он огляделся по сторонам: не следит ли кто за нами? Затем повел меня в Коллеж-де-Франс.
– Фотографии принес?
Я тут же сунул их ему потихоньку, а он незаметно спрятал в карман, продолжая беседовать и прогуливаться по коридору как ни в чем не бывало.
– Постараемся, чтобы настоящие и вымышленные инициалы совпадали. Ты в каком году родился?
– В 1925-м.
– Поставим 1926-й, помолодеешь, чтобы избавиться от всеобщей трудовой повинности. В графе «профессия» напишем: студент.
– Нет, так не пойдет. Я должен зарабатывать на жизнь.
– Знаешь какое-нибудь ремесло?
– Ну да, я красильщик.
Тут один из студентов нагнал нас и пошел рядом. Пингвин мгновенно сменил тему.
– Люсьен! Ты помнишь ее? Представь, на днях я случайно встретил ее на улице. Изучает право. По-прежнему живет с родителями.
Студент свернул за угол, Пингвин вновь заговорил серьезно:
– Так ты красильщик?
– Верно!
– Стало быть, умеешь выводить чернильные пятна?
– Еще бы! Лучше всех. Ведь я и химией увлекаюсь.
– А как насчет несмываемых чернил?
– Таких не существует. Любое пятно можно вывести.
Мы поравнялись с компанией студентов, и Пингвин заговорил о нашем общем знакомом, который умудрился подхватить грипп и просил передать мне свои извинения: завтра, к сожалению, он не сможет прийти ко мне в гости. Я понял правила игры и поддержал банальный обмен любезностями. Оставшись одни, мы продолжили разговор.
– Синие чернила «Ватерман» никак не поддаются, мы все перепробовали, ничем их не сотрешь. А ты что посоветуешь?
– Пока не знаю. Надо бы их исследовать, узнать состав.
– Состав известен: метиловая синь.
– Тогда нет ничего проще. Нужна молочная кислота для реакции восстановления.
– Ты уверен?
Уверен ли я? Не сомневайтесь! Я рассказал Пингвину про маслобойню в Вире, про то, сколько книг по химии я прочел, про пятна, выведенные с одежды, про мыло, свечи, соль и даже про взрывные устройства. Он внимательно оглядел меня и задал вопрос, который я больше всего мечтал услышать:
– Хочешь работать у нас?
Через два дня мы встретились на том же месте в тот же час, и я получил фальшивые документы для всей семьи. Отныне Анхель, Полин и я получили фамилию Келлер, отца теперь звали Жорж Верне. Я стал Жюльеном Адольфом. Сопротивление сделало нас «чистокровными», выдало нам французское гражданство.
Мы стояли на улице, кругом прохожие, поэтому Пингвин заговорил о своей двоюродной сестре, чей жених сбежал накануне свадьбы… Болтал-болтал, я все боялся, что долгожданного предложения о сотрудничестве он больше не повторит. Я до этого две ночи не спал, все волновался и думал. Прощаясь, Пингвин посоветовал мне переселиться во Дворец молодежи, благотворительное учреждение протестантской Армии спасения. И добавил:
– Мы сами с тобой свяжемся.
Три дня меня испытывали, проверяли, достоин ли я стать подпольщиком. Студент медицинского факультета, проживавший здесь же, во Дворце, навещал меня каждый вечер и был таким дружелюбным, даже чересчур… Задавал как бы невзначай множество вопросов обо мне, моем прошлом, моих родных. Я неизменно придерживался официальной версии: красильщик, зовут Жюльен Келлер, у моего отца ферма неподалеку от Лиона. На четвертый день медик пришел ко мне вместе с Пингвином, и они отвели меня в гостиницу на площади Мобер. В обычном номере нас ожидали двое, лет двадцати пяти, представились скаутскими кличками – Жираф и Цапля. Они не спрашивали ни о чем, сами всё обо мне разузнали за это время. По их репликам я догадался, что им досконально известна вся моя биография, даже то, как умерла мама… Жираф усадил меня за стол, положил передо мной чистый бланк удостоверения личности и попросил перенести на него данные с предложенной шпаргалки. Аккуратно вписать слова в каждую графу безукоризненным почерком работника мэрии, клерка, который с отличием окончил среднюю школу. Таков был обряд инициации. Кто угодно справился бы с этой задачей, но почему-то я ужасно волновался. Мой первый опыт подделки! Никогда не забуду полутемный номер, запах дерева от стола, крошечную настольную лампу, чернильницу, перьевую ручку… Пингвин, Жираф и Цапля через плечо внимательно наблюдали за моей рукой в торжественном молчании. Я поставил внизу истинно французскую витиеватую подпись и передал им готовое удостоверение. Я прошел испытание, пересек черту, сделал первый шаг, не зная, что отправляюсь в долгий путь, что стану на всю жизнь фальсификатором.
4
Март 1944 года. Я, запыхавшись, миновал Пале-Рояль, подбежал к гостинице «Монпансье». Ездить на метро больше не решался, зато научился быстро ходить пешком и сновал по Парижу без устали. У администратора за стойкой осведомился, где остановился мсье Ламбер. Миниатюрная дама неопределенного возраста указала мне номер на втором этаже. Пока я поднимался по лестнице, направляясь к упомянутому Ламберу, тревога, зародившаяся в тот момент, когда мне назначили встречу, стремительно нарастала. А вдруг это ловушка, и я вот-вот попадусь? Предосторожность и подозрительность уместны в военное время, поэтому я бегло осмотрел коридор, заприметив возможные пути отхода на случай засады. Итак, второй этаж. Что меня спасет: лифт, лестница или окно во двор? Если побегу от преследователей, проще всего выскочить в окно. В худшем случае ушибусь, растяну лодыжку. Заранее приоткрыл его, подстраховался, не зная, что меня ждет. Снаружи сгущались сумерки, нависли мрачные тучи. Глянул на часы. Семнадцать ровно. Нельзя опаздывать, пора.
Ранее, около
