Игорь Кузьмичев - Жизнь Юрия Казакова. Документальное повествование

Как тигры[197]?

Добиваю еще сценарий – вот занудная штука!

Прощай, Витя, поклон матушке и брату. Как-то у вас там в Питере? Небось худо? Поехал бы ты куда-нибудь в дом тв<орчества>! Только не в Дубулты! Поезжай в Ялту или Коктебель!

Что за семинар молодых был у вас и участвовал ли ты в нем?

Ну ладно, всего доброго! Пиши!

Меня начали переводить в Югославии, прислали письмо: господину Казакову, вот собаки!

Письмо приводится в воспоминаниях «Опять название не придумывается» («Нева», 1986, № 4).

7 сентября 1960. Москва

Милейший кэп!

Ты меня узнаешь? Или окончательно погряз в блаженстве своего величия? А я, бедный, хочу тебя порадовать. Твое имя мелькнуло вкупе с моим в варшавском сборнике сов<етских> рассказов. Ты там объявился со своим Росомахой («Путь к причалу». – И. К.), я – с «Манькой». Это очень неплохо, старик, хотя и не платят они, собаки, денег. Но все равно! Смотри на это в высшем смысле. Это, знаешь ли, некоторая честь – доказывать полякам, немцам и прочим шведам, что наша литература существует и что она вовсе не дала дуба, как в этом уверены некоторые прочие шведы. Это есть миссия. Нам надо не учиться у них писать, а учить – а к этому идет, раз вышли на европейскую арену такие писатели как Виктор Конецки. (Это тебя так по-польски именуют – Конецки.) При каждом новом переводе они будут отбрасывать от твоей фамилии по букве, пока не останется Конец.

Увидишь Горышина[198], скажи, что и он появился на Западе, а именно в чехословацком журнале «Светова литература» и что прекрасные там к нему иллюстрации. Есть там также и Ричи Достян[199]. Есть и твой лучший друг Э. Шим[200]. Вообще мне видно суждено возглавлять вас чертей, потому что каждый раз к какому-нибудь моему гениальному творению пристегивают на закуску несколько ваших вшивых рассказов.

Но, старик, иллюстрации там дивные, и мне даже несколько стыдно стало, когда к таким фиговым вещам как рассказы Достян и Шима рисуются такие прекрасные иллюстрации.

«Светова литература» № 3 за этот год, так и скажи Горышину. Хотя, очень может быть, он уже знает, получил и насладился.

Читал я и статью о тебе в «Литгазете»[201], очень тебя поздравляю, ничего особенного в ней нет, но все-таки очень хорошо, что они тобой заинтересовались. Конечно ты и тут не утерпел и слизнул один свой рассказ у меня, другой у Нагибина[202]. Кстати, напиши Нагибину и пусть он тебе вышлет бутылку коньяку – я-то помню, что не ты у него, а он у тебя слизнул свои «Пути-дороги», а вот видишь как оборачивается. Ну а я тебя прощаю.

Был я на Севере, очень славно съездил, и теперь с натугой ворошусь в своих записках и пишу не более, не менее как путевые очерки и не более, не менее как листа на четыре[203]. Не все тебе писать свои пухлые рассказы, надо и другим…

Вообще, кэп, славно жить на этом свете, хотя и сидишь ты сейчас как обычно, без денег. Все-таки славно чувствовать в себе какие-то силенки, видеть мир Божий, обливаться слезами и сопеть носом от обилия в нем хорошего, настоящего.

Был я в Печорах, городок божественный, женщина со мной была того лучше, забирались мы и в Эстонию и так там, милый мой, хорошо, что я жалею – почему я не эстонец.

От Москвы я совсем отбился, не живу в ней и дня. Только приехал и вот уже уезжаю на Оку. Пиши мне, пожалуйста, по такому адресу: Тульская область, Заокский район, п/о Страхово, дом Поленова, Ю. Казакову. Буду я там до октября.

Варшавяне попросили у меня твой адрес, я им его выслал, так что ты скоро получишь сборник со своим Росомахой, если не получил еще.

Как твоя повесть и твой фильм[204]? У меня в будущем году хотят снимать «Странника»[205], но я, как ты догадываешься, в это мало верю.

Будь здоров, Витя! Привет маме и брату.

С сокращениями печаталось в книге Конецкого «Некоторым образом драма» (с. 28–29).

15 января 1961. Москва

Здорово, бродяга, старый ты пес!

Не презирай сонета – знаешь? Мы тебя с Шимом ждали, очки насквозь проглядели в клубе, но ты, подонок, не появился. С Евтушенкой[206] повелся, да? Мы, значит, для тебя уже низшая раса?

Как ты там чирикаешь? Что ты там выкапываешь на бумагу? Небось пьешь?

А я сценарий кончил. Гениальными мазками набросал монастыри, сумерки, людей и прочую бодягу, вверг режиссера в сумеречное состояние – и умылся. Теперь душа с них вон, если даже не возьмут, то хоть аванс мой, фик они его теперь с меня стребуют.

Но – есть слухи – нравится Ромму[207] и еще каким-то хлюстам из сценарного отдела. Завтра худсовет. Я пойду. Я, старик, пойду. И такого им там выдам, если они что-нибудь мне будут плести, какие-нибудь там поправки, так вот я такого им выдам, что этот день войдет в историю кино.

Я получил письмо из Праги от Кадлецевой[208]. И очень хорошую статью обо мне некоего Милослава Вагнера. Статья тебя не интересует, конечно. Но вот что тебя наверняка заинтересует. Кадлецева пишет: «Я прочитала „Камни под водой“. Некоторые рассказы мне очень понравились. Попробуем доказать нашим друзьям в издательствах их качества!»

Понял, старый ты пес?

В свою очередь я ей написал, что ты, хоть и бездарен, – достоин все-таки ее внимания и что у тебя выходит в «Знамени» повесть[209] и пусть она ее переведет. Вот что я ей написал.

Мой очерк («Северный дневник». – И. К.) перенесли в № 3 – таким образом ты лишился мощного конкурента, а журнал (т. е. номер) обеднел. Все из-за проклятых художников. Они затянули, а теперь типография не успевает сделать клише ко второму номер у. Грустно это.

Приедь на денек! А то я где-то в конце месяца смоюсь в Малеевку и мы долго можем не увидаться.

Будь здоров! Поздравляю тебя задним числом с Рождеством, Крещеньем, Старым новым годом и желаю всех благ и колоссальных литуспехов!

Отрывочно включено в «Опять название не придумывается» («Нева», 1986, № 4).

16 мая 1961. Коктебель

Старик, спешу поделиться с тобой своей радостью – ибо больше не с кем. А ты поймешь ее, эту мою радость, где-то ты ее поймешь. Кстати, заразное слово это «где-то», его у меня вдруг обнаружилось в рассказах – как вшей на покойнике. И я его давлю. Так вот, повторяю, ты поймешь, почему я сижу сейчас за тремя бутылками пива и за таранью, рву ее зубами, жую, пускаю на грудь себе слюни, подбираю их и пью пиво, круто посоленное. Кстати, не задумывался ли ты как писать «посоленный» или «посоленый»? Из-за этого загадочного слова появление на свет моего рассказа «Трали-вали» задержалось ровно на три дня. Я ходил вокруг машинки, изредка бегал в клуб выпивать, и все думал, как написать? Там у меня в первой фразе есть слово «недосоленный». Так вот я не знал, как его посолить.