Игорь Кузьмичев - Жизнь Юрия Казакова. Документальное повествование

Короче говоря, собака прибежала! Она прибежала, вернее пробежала, и это произошло за рекордное время – три часа! Ура! За три часа, старик, я отгрохал рассказ и тарахтел на машинке так, что под моим окном собралась вся улица. Размер этого шедевра 13 стр. («Вон бежит собака!» – И. К.).[210] Но этого мало! На другой день, разъярившись, я сел за новый рассказ и затьмутараканил его за шесть часов («Осень в дубовых лесах». – И. К.). Мало того! Сегодня я сел за машинку и, стуча на ней, как на кастаньетах, нащелкал еще пять тысяч слов и обрел новый рассказ про войну («Зависть». – И. К.). Старик! Я плакал, пиша его, я сморкался одной рукой, шмякал сопли об пол, а другая рука в это время выбивала глаголы и существительные.

Три рассказа, старик, за три дня! Теперь я, как падишах, пью пиво и жру тарань. Я начхал на всех хемингуэев и разных прочих ричидостян. Теперь я могу ехать на Север. Сегодня я долго думал кому послать телеграмму, о том, что у меня столько изумительных рассказов. Я сперва хотел в «Огонек», потом – в «Литгазету», потом в «Знамя». А потом я раздумал, хотя эти рассказы жгут мою душу и требуют немедленного опубликования.

Ах, ах, не те времена, старик! Если бы это были раньшие времена, то в «Новом времени»[211] появилась бы заметка: «Знаменитый писатель Ю. Казаков, который сейчас находится в Коктебеле, закончил четыре новых рассказа. По слухам, право первоиздания он предоставил газете «Правда». Читатели с нетерпением ждут опубликования новых шедевров гениального русского писателя, о котором Толстой сказал, что он второй Толстой. Соб<ственный> корр<еспондент> Трахман». Анонсы, авансы… Все приятные слова, кстати, кроме «алиментов», начинаются на «А». В Бухаресте полно магазинов, которые называются почему-то «Алиментаре», что приводило наших женщин в восторг.

Да! Знаешь, Витька, мое поведение повергло моих хозяев в уныние и испуг. Я не сказал им, конечно, что я писатель. Они привыкли к отдыхающим. Они привыкли, что нормальные люди встают утром, завтракают и идут на море до обеда, потом они обедают и идут опять на море и т. д. И вдруг появился поц, который не выходит из комнаты совершенно, ложится спать в три часа, встает в семь и издает подозрительно щелкающие звуки. Они потребовали с меня паспорт и залог 10 руб. И сказали, что если б знали, то никогда не сдали б мне комнату, так как неизвестно, чем я занимаюсь вообще и не вредный ли я для общества человек.

А как тебе понравится такая деталь? «Телята с наслаждением паслись на седых озимых и часто мочились, задирая хвосты и расставляя курчавые в паху ноги. И там, где они мочились, появлялись изумрудные пятна обрызганной ржи» («Осень в дубовых лесах». – И. К.). Дело происходит в осенние заморозки. Это я сам придумал, ей-богу!

Я еле пишу тебе это письмо, т. к. устал – это идет нынче седьмая тысяча слов – и поэтому закругляюсь. Я тебя страшно люблю! Напиши мне в Москву, ибо здесь мне делать больше нечего и я скоро уезжаю, только покупаюсь и загорю дня за три-четыре. Целую!

Большущий привет маме! И еще просьба, если вам напишут из Ялты насчет моей книжки «На полустанке», кот<орая> числится за твоей мамой, то ты ответь, что она отдала ее какой-то женщине с просьбой, чтобы та сдала. (Я эту книжку взял у вас и затаил, короче спер в Ялтинской библиотеке, т. к. у меня нету.)

Включено с сокращениями в воспоминания «Опять название не придумывается» («Нева», 1986, № 4).

29 марта 1963

Обеднел, обеднел, старик! Даже чернил не стало адрес написать, еле-еле нацарапал – нехорошо!

В Питер я не поехал, как-то раздумал, ты уж извини меня. А у меня к тебе просьба будет: поговори-ка ты там у себя насчет злосчастной моей «Маньки»[212], авось кто-нибудь из режиссеров и согласиться ее ставить, я бы тогда сразу приехал договор подписывать.

Новости в Москве сам знаешь какие.

«Нестора и Кира»[213] – это я такую бадягу написал еще в прошлом году – отодвинули в «Москве» еще на два месяца. В Америку мне отказали. В мае должен был состояться конгресс Европейского сообщества писателей, меня и вызвали в Москву ради такого дела, но тут же стало известно, что конгресс не состоится. Я и завернул оглобли. Начинают меня мало-помалу вспоминать в печати и нехорошо вспоминать, а это мне совсем ни к чему, если учесть, что в этом году заряжены у меня разные книжки в разных издательствах. Пожалуй, начнут их вскоре раскурочивать.

Ты вот что, ты возьми свой драндулет, поезжай в публичную вашу библиотеку, возьми там «Октябрь» № 3[214], выйди, залезь на крышу своего драндулета и читай. Там статья большая про разные разности, там про тебя и меня здорово написано. Если еще не видел, поинтересуйся, большое удовольствие получишь.

Вношу предложение: если в самом деле поедешь на машине в Малеевку, так ведь сто верст для тебя не крюк, заедешь в Москву, возьмешь Шима[215] и приезжай в Тарусу. Адрес – ул. Декабристов 2/а, телефон 165. Можешь даже из Питера позвонить, дают быстро, Шим очень хочет навестить меня в моем заточении и ждет, чтобы ты за ним заехал. В Тарусе я пробуду числа до 13 апреля, потом домой на Пасху, а потом мы с Г. Семеновым[216] поедем в Псковскую область на весеннюю охоту. Я и сапоги себе купил охотничьи, аж до самых яиц. А намедни мне сон приснился, будто мы с тобой охотимся и стреляем разных скворцов и дроздов почему-то – серьезно.

Наконец и к нам весна пришла и грачи прилетели, тепло, и мне с непривычки даже душно в моем доме, ибо исхолодался я в нем за зиму.

А не хочешь ли с нами на охоту? В самую что ни на есть глухомань, а? Там, понимаешь, чай будет из березового сока, вальдшнепы будут летать, утки крякать, всякая такая живность, народишко какой-никакой вокруг будет мотаться, слова всякие произносить насчет там соцсоревнования, подъема зябей и прочего. Ты ведь этого чай не видал, а? Глядишь и сюжетик какой-нибудь на тебя накатит сухопутный. И командировку возьмем в «Лит<тературной> России». Они дадут. Семенов с ними говорил. И на твоей машине, а? Оставили бы ее там, откуда дальше проезду нет, а сами бы на лодках или на лошадях добирались бы до места. Гляди, старик! Весна ведь раз в год бывает. А годов-то нам отпущено ой как мало. А потом бы поехали мы с тобой в Крым, недельки на две, очень я рад, что ты не пьешь, и я бы глядя на тебя не пил, и повкалывали бы в четыре руки какие-нибудь прозаические шедевры, как в былое время, отвели бы душу – и назад. А там и лето, там уж всякие путешествия и прочее. А? Отпиши, милый, – вот было бы славно, с псковщины да с вологодчины, да прямо в Крым.