Игорь Кузьмичев - Жизнь Юрия Казакова. Документальное повествование

Новости: был в «Октябре», говорил со всеми, изливалось на меня масло и мирра и разные вообще клейкие слюни и ушел я оттуда липкий и сладкий – хоть мухам садиться. Рассказы мои идут твердо – это в сборнике молодых[184]: «Легкая жизнь» и «Звон брегета». А твой Чехов («Две осени». – И. К.), зануда, идет, но не твердо. Он под сомнением. В нем (не в пример моему Лермонтову) («Звон брегета». – И. К.) слишком выпирают источники. Слишком нету своего взгляда на этого хмурого представителя светлой литературы. Я, конечно, тебя защищал. Я говорил, что взгляды есть, а что наоборот источников нету. Я говорил, что ты вообще ничего не читал о Чехове, что и Чехова не читал, что там все придумано – как же могут выпирать источники?

Не знаю, чем дело кончится. При следующей встрече я опять буду вопить за тебя. Но если саморазоблачаться, то я вообще худо верю в выход этого сборника. Что-то они долго слишком собираются. Вообще такого рода сборники – вещь маловероятная.

И еще новость – мне из Польши письмо: перевели моего «Отщепенца» («Трали-вали». – И. К.) в журнале «Современность». Просят фотографию и биографию. И вообще будут издавать сборник.

Ну вот, старик, груз новостей сброшен на твои плечи, теперь мне осталось только сказать, что девочка моя приехала в Петрозаводск и мы с ней уединились на десять дней в Кижах, питались рыбой, молоком и картошкой. Так что значит не зря я терпел все эти муки с Коринцом, бог меня пожалел и вознаградил.

А скоро наверно уеду я в Пицунду недели на две. Буду там говорить по-французски с твоей мамой[185].

Как твои тигры и львы? Небось уже операторы протирают свои окуляры, чтобы снимать их[186]?

Ну вот. Нагибин[187] бросил пить.

Я тоже.

А старику снились львы.

Напиши мне о себе, а то скоро уеду.

Конецкий Виктор Викторович (1929–2002), прозаик, киносценарист.

Письма печатаются по машинописным копиям, снятым с оригиналов, предоставлявшихся мне В. В. Конецким в 1980-х годах.

Отрывки из письма 51 см.: Виктор Конецкий «Опять название не придумывается» («Нева», 1986, № 4) и в кн. «Некоторым образом драма» (Л., 1989).

8 декабря 1959. Малеевка

Стыдно тебе, дядя, плакаться! У меня ничего нигде не идет! Поздравляю тебя с книжкой[188], хотя, конечно, 15 тыс. это как серпом по яйцам. Эта книжка как-то компактнее, круглее, лучше. А это значит – быть тебе писателем, если, конечно, не сопьешься, дурак. Мне Коринец рассказывал про тебя, так аж я поморщился. Вот. Непотребство все это. Какого черта, в самом деле! Уезжай-ка давай из Питера, приезжай в Малеевку, тут все старичье, пить не с кем, драться тоже, разве со мной только. Приезжай, попишем, тряхнем стариной, вспомним 57 год, когда меньше пилось, больше работалось.

А то, что эта книжка лучше – факт, и 1:0 в твою пользу. Ведь, знаешь, почти у всех вторые книжки как-то хуже выходят, слабее, водянистее.

Насчет водянистости, правда, оговорка у меня есть, уж какие-то все больно здоровые рассказы ты пишешь – два-три листа, подумать только!

Как только получил твою книжку, собрал тут нескольких и стал читать. Прочли Чехова и Кока Ваську («Две осени» и «Наш кок Вася». – И. К.). Чехов очень понравился, хотя и компелятивный рассказ, как я теперь понял (я недавно почитывал письма Чехова). А на Ваське все крепились, но как дошли до того, как механик штаны свои Ваське отдает, так и заревели, ей-богу! И я ревел, сволочь этакая. Ну да ладно, молоток ты, словом, дядя.

Зашился я со сценарием[189]. Ты, дурак, недоволен, что продал право экранизации, а я так наоборот, жалею, что не пришла эта гениальная мысль мне раньше в голову. Ужасно занудистое дело эти сценарии. И впредь, если кто-нибудь вознамериться поставить фильм по моему рассказу, продам я его с потрохами за милую душу.

У вас там в Ленинграде много гениев развелось, но ты им не завидуй, даже больше – не думай о них. Ни хрена это не гении, это просто люди, принимающие других людей за круглых идиотов. Гениальничают они обычно год-два, а потом как сквозь землю проваливаются. А ты вот работаешь упористо, ты не гений, но ты писатель, и если гениев сейчас у нас вообще нету, то и писателей кот наплакал.

Видишь, какие я тебе слова говорю. Это я нарочно, чтобы ты не хныкал. И бросай скорее кино! – на рассказах заработаешь в сто раз больше, да и потом рассказы – твоя стихия.

Ремарк молодец. Тут живет его переводчик[190], так я даже как-то на переводчика с робостью гляжу, как будто это половина Ремарка. (Он переводил «Тр<иумфальную> арку».)

Так-то, дядя. Хочется повидать тебя, да неохота в Питер ехать – «север вреден для меня».

Передай мой привет и соболезнования М. С. Довлатовой[191].

В Москве было собеседование с молодыми, с коими говорил Щипачев[192]. Мы тоже выступали и требовали 1) посылать нас за границу, 2) омоложать за счет нас редколлегии толстых журналов.

Ну, будь здоров, большой привет маме и брату[193].

Остаюсь всегда любящий тебя

И не завидуй ремарковским героям – двойной кальвадос или мартини, – это всего-навсего 60 гр. Далеко им до нас!

Письмо не публиковалось.

21 марта 1960. Москва

Здравствуй, Витя!

Вчера «Знамя» в лице Дмитриева[194] заказало мне статью о тебе. Вот так, старик, теперь ты закури сигарету, прищурь правый глаз, сядь за машинку и напиши мне большое письмо, в котором изложи свое кредо, т. е. чего ты хотел и хочешь сказать своими рассказами. Я это прошу потому, что могу не точно тебя понимать, да и никто, вероятно, так не знает, чего, собственно, хочет писатель, как этот самый писатель.

Видно доля моя такая – поддерживать своим могучим словом всяких таракашек, копошащихся в ногах литературы. То Горышин[195], то Коринец[196], то ты…

А в общем я рад, что могу тебя поругать, стервеца, держись, старик, полетят от тебя пух и перья!

Дела у меня плохие, везде застопорилось и нигде наверно ничего не выйдет. Посему скрываюсь я, яко дым от огня, и уезжаю в начале апреля в Дубулты. Постарайся написать мне до конца марта, чтобы я получил твое письмо, а в Дубултах я уж буду писать статью.

Как тигры[197]?

Добиваю еще сценарий – вот занудная штука!

Прощай, Витя, поклон матушке и брату. Как-то у вас там в Питере? Небось худо? Поехал бы ты куда-нибудь в дом тв<орчества>! Только не в Дубулты! Поезжай в Ялту или Коктебель!