Евреи в России: XIX век - Генрих Борисович Слиозберг
II. Духовные и общественные учреждения
Базар и синагогальный двор, эти два главных центра копыльцев, были вместе с тем и двумя противоположными полюсами их деятельности: там копылец исполнял трудную, но обязательную повинность, а здесь он отводил душу; там он искал парносе, пропитания для своей семьи, а тут — удовлетворения своим духовным потребностям. А потребностей этих было много, и для удовлетворения их в Копыле на школьном дворе сосредоточивалось много учреждений, слишком даже много для такой бедной и малолюдной общины, во всяком случае несравненно больше, чем у местных христиан. В то время как у православных жителей Копыля и его окрестностей был только один храм, у евреев на синагогальном дворе их было четыре: синагога, бет-гамедрош, клауз и молельня общества портных.
Синагога — древнее, высокое, в старинном стиле построенное здание, стены и своды которого были раскрашены фантастическими, символическими фигурами и исписаны стихами из Св. Писания. Рядом с синагогою находилось не менее ее древнее кладбище. В синагоге священнодействовал благочестивый и сладкозвучный р[ебе] Берке-хазон (кантор), человек красивой и импозантной наружности, высокого роста, с черною бородою и такими же глазами. Ребе Берке отличался не только своими музыкальными способностями, — это был человек многосторонний, и так как в Копыле вследствие крайней мизерности жалованья, полагавшегося священнослужителям и вообще лицам, состоявшим на службе у общины, каждый из них должен был для пропитания семьи исполнять по две или три должности, то и р. Берке кроме своей основной должности хантора исполнял также и обязанности резника скота[19] и птиц, требовавшие не только технической ловкости, но и знания относящихся к тому талмудических предписаний; будучи замечательным каллиграфом и обладая знакомством со всеми тонкостями талмудической юриспруденции, он, сверх того, исполнял и должность «держащего перо», то есть общественного писаря, вроде нотариуса, составляя за грошовое вознаграждение по всем правилам искусства предбрачные договоры, купчие крепости, долговые обязательства, завещательные акты, договоры о найме и проч. и внося их, в важных случаях, в общинную памятную книгу.
Насупротив синагоги помещался бет-гамедрош, в котором молилось большинство обывателей, преимущественно среднего класса. К бет-гамедрошу примыкали: катальная изба, или зал общественных собраний, талмуд-тора (даровая школа для сирот) и кутузка — снабженная железными дверными запорами и такими же оконными решетками изба, в которой содержались под стражею рекруты до отправления их в губернский город для сдачи в солдаты. Недалеко от бет-гамедроша на синагогальном дворе помещался и дом раввина, который, как дом народного трибуна в Риме, был всегда открыт для каждого. Туда то и дело приходили мужчины и женщины, одни за разрешением ритуальных вопросов, другие за советом, а третьи с жалобами. Дело в том, что в Копыле коронного суда[20] не было. Возникавшие между обывателями споры и ссоры у местных христиан разрешались кулачным правом, и в лучшем случае мир заключался в шинке за гарнцем[21] горелки; у евреев же все денежные, супружеские и прочие споры решались раввинским судом, к которому с полным доверием обращались часто и местные христиане в своих спорах с евреями. Суд этот был (надо ему отдать справедливость) скорый, справедливый и притом очень дешевый. Имевший какую-нибудь жалобу обращался к раввину, который, выслушав жалобщика, посылал своего шамеша (слугу) за обвиняемым, и тот немедленно являлся (случаев неявки не бывало); затем обе стороны клали на стол плату за судебное разбирательство, — все равно сколько, только обе должны были давать поровну, — и разбор начинался. Через некоторое время произносился приговор в окончательной форме, который всегда беспрекословно и исполнялся, без помощи судебных приставов, а в силу авторитета раввина. Кто знаком с волокитою и взяточничеством русского дореформенного суда, тот поймет, какую услугу оказывал евреям раввинский суд.
Клауз был единственным каменным зданием в городе и служил молитвенным домом для копыльских патрициев, то есть обывателей, выдававшихся знатностью рода, талмудическою эрудициею, набожностью или благотворительностью. Это были все люди серьезные, люди строгих принципов, сознававшие свое достоинство и умевшие внушать к себе уважение других. Одевались они, в отличие от плебеев, в черные сатиновые или китаевые с бархатными воротниками зипуны[22] и в меховые с бархатным верхом шапки (штраймели). Зипуны и штраймели бывали часто ветхие, перешедшие в наследство от предков, шелк и бархат от времени утрачивали свой первоначальный цвет, волосы из штраймеля с течением времени мало-помалу повылезали — тем не менее костюмы эти не теряли своей внушительной силы. Для этих, как их называли, «красивых» или «шелковых людей» (scheine, seidene Menschen) клауз был не только молитвенным домом, но и своего рода читальнею или школою для взрослых, где они, предоставляя свои будничные дела и заботы женам, занимались после утренней и вечерней молитв каждый своим любимым предметом, — кто Гемарою, кто Мишною, кто Агадою. Клауз заменял им отчасти и клуб: в сумерки, между предвечернею и вечернею молитвами, любили они собираться за печью (печь была большая, и между нею и северною стеною имелся уютный теплый уголок), чтобы вести дружескую беседу о делах религиозных и светских, о политике внешней и внутренней и проч.
III. Прихожане клауза
При огульной нивелировке еврейской жизни, произведенной веками общих страданий, традиций и воспитания, а также суровыми религиозно-обрядовыми кодексами, мне всегда бросались в глаза разнообразие склонностей, взглядов и направлений и резкое различие друг от друга типических их представителей в копыльском клаузе.
Как теперь вижу их. Вот у самого кивота стоит р. Хаимке и рядом с ним его четыре брата — все люди зажиточные, владеющие домами на базарной площади и меюхосим (знатные), ибо состоят в родстве с Ивеничскими гвирами (богачами); из них первое место занимает р. Хаимке, человек не внушительной наружности, сутуловатый и подслеповатый, зато очень богобоязненный и богомольный. Он молился тихо, но при этом плакал, рыдал, проливал горючие слезы, за что его прозвали greisser Baalbechi (великий плакальщик). Благодаря таким его свойствам, особенно его плаксивости, свидетельствовавшей об его мягкосердечии, он был избран в сборщики, т. е. в старосты кагала. До выборов были между копыльцами такие, которые, при всем своем уважении
